Speaking In Tongues
Лавка Языков

 Александр Белых

И СНЫ РАСХОДЯТСЯ КРУГАМИ

 
 

1

 
 
И слово, ввергнутое в хаос,
творит меня из останков своего до-бытия.
В логове твоем,
в святилище твоем,
Исида, ночь.
И царствуешь ты,
как смерть.
Что тебе тайны и скорби
моего сердца?
Медленно
открываю вежды:
вот он, мир-до-слова,
где скаты крыш
оверложены снегом!
 
 

2

 
 
Как звёздно небесам!
Как травам росно!
 
 
Ах, с горсть лепестков
твоих печалей, яблоня,
я приберёг для ветра.
Отчаяние накренило небеса,
ивовые ветлы
распугали стаи рыб
и рыбы сгинули
в темноте вод.
 
 
О голые колени в ссадинах
распушился ковыль:
степь ожила, как дитя в чреве матери,
и, медленно взмахивая
серебристо-ковыльными крылами,
обернулась в белого беркута,
подхватив юного Ганимеда.
О сердце,
тобой откармливаю ночь!
 
 

3

 
 
Ты, стерегущий ночь
у моего порога,
ты обречён на сон, Тезей,
светильник твой
не раздвинет мрака.
 
 
Сон пожирал тебя,
я склонял уста,
пока подкрадывался
убить меня, любовник гордый,
изнеженный, как кипарис.
Такая длинная дорога
в лабиринтах сна,
не предостережет тебя
и дрожь можжевелого куста,
разум твой —
такая хрупкая подмога.
 
 
— Не спите, — я говорил
тем ратникам.
Я тормошил, рыдал, ревел,
но в сны входил
и там терзал их
юные тела.
 
 
Что разум твой, рождающий меня?
 
 

4

 
 
Отчего я встревожен
твоей красотой и болен,
как раненый клён?
 
 
Кто ты, охотник, имя твоё Актеон?
 
 
Куда ты взгляды метишь,
как стрелы, смертный?
Ещё не знаешь ты,
чью тайну наготы
настиг.
 
 
На травы лук упал.
 
 
Испуг
и гневный плеск воды...
— Беги, беги олень,
возлюбленный,
от псов,
лети же ввысь!
 
 
Геспер, звезда вечерняя,
верни его в мой кров,
верни оленем раненым —
в него я был влюблён.
 
 
С тех пор
сочится речь моя,
как кровь,
рванная, как тело
Актеона.
 
 

5

 
 
Лети мой лик, омытый ливнем!
 
 
Ночь, к твоим влажным сосцам
припадаю,
о млеко небес,
не скупись,
как вино проливал виночерпий,
утоли мою песнь
и плачи дрозда.
 
 
Ах, как дрёма твоя
светла,
как улыбка твоя
безбрежна,
речь от меня отвела и взгляд
приковала.
 
 
Так вода холодит оленье горло.
 
 

6

 
 
Навзрыд осыпались росы,
едва прикоснулся к ветви сирени, облюбованной лосем, —
тише, росы!
 
 
Налитые тёмными желаниями,
глухо падали наземь яблоки, подражая влюблённой
голове Олоферна.
 
 
Изгнанником я называл тебя,
юного как тетива, стройного как светлоголовый ясень,
и вот — великолепие твоё убого.
 
 
...Но просыпались среди ночи,
опустошали бражные уста и мокрые падали замертво...
Мгновение, таких щедрот отведай!
 
 

7

 
 
Из-под века мерцает ночь.
— Зёрнышко, гранатовое
зёрнышко отведать,
чтоб привкус смерти на устах
не разлучал по разным
берегам реки.
Я слово надкусил слегка,
как плод из рощи Персефоны,
но терпкой влагой вечности
я не был опьянён
и был я беспечален
и пить хотел я
из твоих ладоней,
мой славный, юный анемон!
— Нет, нет, сердце моё
не утонет, пусть обретёт
не крыла, а плавник, —
и с одним уплывёт из груди,
как форель, покоряя
бессонный родник...
 
 

8

 
 
прибери меня к рукам, о Сад,
как притоки в полные воды, уведи в глубокие
русла мою беспризорную песнь
 
 
скинь одежды тот,
кто войдёт в мои речи без страха, кто внимает без гнева,
кто разнесёт окрест мою весть
 
 
прибери меня к рукам, о Сад,
когда дрёма спадёт с твоих уст, как паводок,
распеленай мою грусть
 
 

9

 
 
хрустит песок
 
 
на ветр ощерясь
верблюд широкими ноздрями водит —
откуда мненье?
 
 
в его дыхании нет влаги
 
 
под овчиною заснул чабан
суховей поднялся, кажется, над всей вселенной,
лишив орла и льва отваги
 
 
хрустит песок
 
 
два жёлто-медных
пятака пустынь легли на
мёртвые глазницы
 
 
несётся суховей, танцор тарантеллы, как мщенье
 
 
червоточит луна
засыпанье сродни нарастанью пустыни
Исиде не до сна
 
 

10

 
 
о чём тревожится огонь во тьме оленьего глаза?
 
 

11

 
 
Георгу Траклю
из-под века
укоризной сверкает чёрнорябиновый
глаз ворона
 
 
инок-олень очнулся ввечеру ото сна
 
 
мысль монашествует
произрастая шорохом камыша, чьи листья
вывернуты наизнанку
 
 
когда долы одолевает одиночество
 
 
пуглива поступь времени
и навстречу белеет ветер, запорошив
давние тропы памяти
 
 
о, как полон ночного покоя полёт птиц!
 
 
в сумерках тимьяна
усталый оклик пастуха
насторожил олениху
 
 

12

 
 
положи на мои уста кровоостанавливающую арнику
 
 

13

 
 
оттаяла музыка,
упорхнули белые клавиши за горизонт
ливень уносит меня без одежд, пока не иссякну
в лицедействе лепестков
 
 
1988