...Знающие люди говорят, что он страдает серьезным заболеванием (думаю,
что-то с глазами) и не ориентируется в собственных рукописях, хуже того
-- ориентируется в них по памяти, и вдобавок все, что он воспроизводит
наизусть, звучит каждый раз по-разному. То он говорит, что его текст исказили
при переписывании. То -- что туда вставили куски, к которым он не имеет
отношения. Да полно, он ли в самом деле является подлинным автором книги?
Не псевдоним ли ...
Эко. Внутренние рецензии (Гомер «Одиссея»)
I. Шарада
Хорошо известно, что слепой библиотекарь-убийца из «Имени Розы» --
это Борхес. Да и сам Умберто Эко в «Заметках на полях "Имени Розы"»
это подробно объясняет. Он там объясняет многое: откуда взялось название,
как медленно и детально выращивал он мир монастыря -- перед тем, как запустить
его в действие, при чем тут (и при чем ли вообще) постмодернизм... Борхес
упомянут в трех местах. Как прообраз библиотекаря, как представитель постмодернизма,
и -- походя -- в очень романтичном и перегруженном именами авторов и их
книг признании в любви к средневековью. Ни одной книги Борхеса не упомянуто
-- и, как мы думаем, не зря. Ведь, как сказал Борхес в рассказе «Сад расходящихся
тропок», в тексте шарады нельзя употреблять загаданное слово!
«Роза» -- у Борхеса есть такое стихотворение, и в заключительных строчках
романа оно бы прозвучало ничуть не хуже средневековой латыни. Лабиринты
и библиотеки -- вместе и порознь -- повсюду... Над «Поэтикой» Аристотеля
(да-да, той самой скрытой и отравленной книгой из «Имени Розы»), ломает
голову главный герой рассказа «Поиски Аверроэса», пытаясь разгадать смысл
таинственных слов «трагедия» и «комедия». И в этом же рассказе -- опять
роза, лепестками которой начертано имя Аллаха: вот уже «имя» и «роза» совсем
рядом. И в том же сборнике «Алеф», как в Алефе из рассказа «Алеф», встретим
мы и лабиринт с трупами, и горящие книги, и средневековые ереси...
II. Лабиринт
Еще один загадочный пассаж из «Заметок на полях...»:
«Морока была и с лабиринтом. Все известные мне лабиринты -- а я пользовался
превосходной монографией Сантарканджели -- были без крыши.»
Бессмыслица на бессмыслице. Зачем понадобилось искать лабиринт по монографиям?
Чтобы позаимствовать план -- тогда при чем тут крыша? Монография, в которой
все лабиринты без крыши -- наверное, это книга о садово-парковых лабиринтах?
Тогда смешно сетовать, что они без крыш, и вообще непонятно, зачем ее упоминать.
«Все известные мне лабиринты... без крыши.» А самый известный, Критский
лабиринт?
«...Но библиотека плюс слепец, как ни крути, равняется Борхес.» Так
же верно и то, что библиотека плюс лабиринт равняется «Вавилонской Библиотеке»
Борхеса. Посмотрим на нее. Крыша -- есть. Никаких проблем с вентиляцией.
Шестигранные комнаты, соединеные проходами. Зеркала... Почти ничего и не
надо переделывать, только уменьшить: оставить лишь один этаж и сделать
ее конечной. Да, и превратить все шестиугольные комнаты в семи- или четырехугольные:
чтоб еще усложнить загадку.
III. Версии
Вот о чем умолчал Эко в «Заметках на полях...». Но умолчание не прошло
ему даром -- в рассказе «Богословы», в том же сборнике «Алеф», Борхес рассказывает
нам, в слегка завуалированном виде, историю соперничества Борхеса и Эко.
...Богослов Аврелиан пишет длинный, ученый, полный цитат из недоступных
книг, труд -- опровержение некоей ереси. Но богослов Иоанн успевает раньше:
его эссе о той же ереси и короче, и чеканнее, и действеннее. Имеются в
виду, конечно, «Имя Розы» и сам рассказ «Богословы». Впоследствии, не без
участия Аврелиана, Иоанна-Борхеса сжигают на костре -- а в «Имени Розы»
сгорает Хорхе.
...Всю жизнь Аврелиан старался превзойти Иоанна. Умереть ему удалось,
как и Иоанну, в огне. И наконец оказывается, что с точки зрения Бога Аврелиан
и Иоанн всегда были одним и тем же человеком.
...Возникает вопрос: как же Борхес мог, за много лет до появления «Имени
Розы», рассказать эту историю? Один возможный ответ содержится опять-таки
в сборнике «Алеф», в рассказе «Другая смерть». Еще одна версия дана в рассказе
«Бессмертный» -- не будем повторять, из какого сборника. В нем некий бессмертный,
перечитывая свой текст, догадывается, что на самом деле он является не
римским легионером (кстати, итальянец), а Гомером (кстати, слепец!). Так
и Умберто Эко, перечитывая свои романы, когда-нибудь поймет, что он --
Борхес.
И последняя попытка объяснения -- в последнем рассказе Борхеса «Память
Шекспира». ...Телефонный звонок. Умберто Эко поднимает трубку. Голос (по-испански?
по-латыни? молча?): «Передаю вам память Борхеса...»
IV. Бисер
Едва выйдя из дебюта, прервем эту партию в бисер. Стеклянные бусы рассыпались,
две-три застряли в тексте, одна закатилась в эпиграф. Вот еще несколько
бусин для тех, кто захочет продолжить игру. Все они из Борхеса.
«В литературных обычаях также царит идея единственного объекта. Автор
редко указывается. Нет понятия "плагиат": само собой разумеется,
что все произведения суть произведения одного автора, вневременного и анонимного.
Критика иногда выдумывает авторов: выбираются два различных произведения
-- к примеру, "Дао Дэ Цзин" и "Тысяча и одна ночь",
-- приписывают их одному автору, а затем добросовестно определяют психологию
этого любопытного homme de lettres ...»
«... Но как забыть про книги или розы?
Свое лицо увидевши воочью,
Я знал бы, кто я нынешнею ночью.»
(из стихотворения «Слепец»)
«Факт, не лишенный интереса: несколько лет спустя я неожиданно встретил
это имя <...> и узнал, что оно принадлежит немецкому богослову, который
в начале XVII века описал вымышленную общину розенкрейцеров -- впоследствии
основанную другими по образцу, созданному его воображением.»
«...Я тот, кто знает: он всего лишь эхо,
И кто хотел бы умереть совсем.
Я тот, кто лишь во сне бывал собою.
Я это я, как говорил Шекспир.
Я тот, кто пережил комедиантов
И трусов, именующихся мной.»
«Вселенная -- некоторые называют ее Библиотекой -- состоит из огромного,
возможно, бесконечного числа шестигранных галерей, с широкими вентиляционными
колодцами, огражденными невысокими перилами. Из каждого шестигранника видно
два верхних и два нижних этажа -- до бесконечности. Устройство галерей
неизменно: двадцать полок, по пять длинных полок на каждой стене; кроме
двух: их высота, равная высоте этажа, едва превышает средний рост библиотекаря.
К одной из свободных сторон примыкает узкий коридор, ведущий в другую галерею,
такую же, как первая и как все другие. Налево и направо от коридора два
крохот-ных помещения. В одном можно спать стоя, в другом -- удовлетворять
естественные потребности. Рядом винтовая лестница уходит вверх и вниз и
теряется вдали. В коридоре зеркало, достоверно удваивающее видимое. Зеркала
наводят людей на мысль, что Библиотека не бесконечна (если она бесконечна
на самом деле, зачем это иллюзорное удвоение?); я же предпочитаю думать,
что гладкие поверхности выражают и обещают бесконечность...»