Speaking In Tongues
Лавка Языков

ЛЕОНАРД КОЭН

МУЗЫКА НЕЗНАКОМЦА

Избранные стихи и песни


Перевел М. Немцов


© 1993 by Leonard Cohen
© Перевод, М.Немцов, 1994-98






«ДАВАЙ СРАВНИМ МИФОЛОГИИ»
«СОЛОНКА ЗЕМЛИ»
«ЦВЕТЫ ДЛЯ ГИТЛЕРА»
«ПАРАЗИТЫ НЕБЕС»
«ПЕСНИ ЛЕОНАРДА КОЭНА»
«ИЗБРАННЫЕ СТИХИ 1956-1968»
«ПЕСНИ ИЗ КОМНАТЫ»
«ПЕСНИ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ»
«ЭНЕРГИЯ РАБОВ»
«НОВАЯ КОЖА ДЛЯ СТАРОЙ ЦЕРЕМОНИИ»
«СМЕРТЬ ЛОВЕЛАСА»
«СМЕРТЬ КАВАЛЕРА»
«РАЗЛИЧНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ»
«Я -- ТВОЙ»
«СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ»














Адаму и Лорке(1)








«ДАВАЙ СРАВНИМ МИФОЛОГИИ»

(1956)






СТИХОТВОРЕНИЕ



Я слыхал о человеке
произносившем слова так прекрасно
что женщины сами отдавались
стоило ему вымолвить их имя


И если я нем подле твоего тела
и молчанье расцветает опухолью у нас на губах
то лишь потому, что я слышу, как он поднимается по лестнице
и откашливается у нашей двери






ПИСЬМО



Как ты прикончила свою семью
мне безразлично
когда твои губы обшаривают мое тело


И я знаю твои сны
о руинах городов и галопе коней
о солнце, что подступило слишком близко
и о ночи, что никогда не кончится


но мне это безразлично
рядом с твоим телом


Я знаю, что снаружи ревет война
что ты отдаешь приказы
и младенцев душат, а генералам рубят головы


но кровь мне безразлична
она не тревожит твою плоть


привкус крови у тебя на языке
меня не шокирует
когда пальцы мои врастают тебе в волосы


Не думай, что я не понимаю
что происходит
после того, как войска истребят
а маркитанток подведут под меч


А пишу я это только ради того, чтобы ограбить тебя
чтобы однажды утром, когда моя голова
повиснет, капая, рядом с другими генералами
на воротах твоего дома


ты поняла, что я ждал этого
и знала, что мне это безразлично






ЛЮБОВНИКИ



В тех, самых первых погромах
Встречались в разбитых домах
И менялись: ее любовь --
На стихи в его жизни томах


А возле горячих печей
Поцелуй украдкой он выпил
Но потом солдат подошел
И прикладом зубы ей выбил


И после, в ревущем аду
Когда невмоготу им стало
Он терзал ей горящую грудь
А она пылала, пылала


А потом себя спрашивал он
Все она вернула ему ли
Иль неравным у них был обмен --
И знал, что его обманули






МОЛИТВА МЕССИИ



Его кровь на руке моей птицы теплей
И сердце в ладони свинца тяжелей
Взгляд ярче любви бьет сквозь сердце мое
О вышли ж голубки допрежь воронье


В устах моих жизнь его меньше меня
И смерь на груди моей камня тесней
Взгляд ярче любви бьет сквозь сердце мое
О вышли ж голубки допрежь воронье


О вышли ж голубки допрежь воронье
О пой из оков своих среди камней
Взгляд ярче любви бьет сквозь сердце мое
И рушит могилы кровь в песне моей


О пой из оков своих среди камней
Взгляд ярче любви бьет сквозь сердце мое
А сердце в ладони свинца тяжелей
А кровь на руке моей птицы теплей


Сломи же мне ветку любви для нее
Когда за голубку умрет воронье






КОГДА ЭТА АМЕРИКАНКА



Когда эта американка,
чьи бедра обернуты обычной красной тканью,
громыхает мимо моего стула
словно монгольская орда, испепеляющая леса на своем пути,
город опустошен
и хрупкие вековые постройки
рушатся на мостовые;
а мои глаза выжжены
за тех парчовых молоденьких китаянок,
уже состарившихся
и таких крохотных среди тоненьких сосен
этих несоизмеримых пейзажей,
что отвернись на миг --
и потеряешь их очень надолго.






ОХ УЖ ЭТА ГЕРОИКА



Если б у меня сияла голова,
и люди глазели бы на меня
в трамваях;
и я бы мог вытягиваться телом
сквозь ясную воду,
опережая рыбешку и водяных змеев;
если б я смог опалить себе перья,
взлетая до самого солнца;
думаешь, стал бы я сидеть в этой комнате,
читая тебе стихи
и возмутительно мечтая
о малейшей дрожи твоих губ?






ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ



Если твой сосед исчезнет
О, если твой сосед исчезнет
Тишайший человек, половший свой газон
Девчонка, вечно загоравшая в шезлонге


Не тереби свою жену
Не говори ей за обедом
Что же случилось с человеком
Половшим раньше свой газон


И дочери не говори
Домой из церкви возвращаясь
Смешно, но ту девчонку рядом
Я уже месяц не видал


А если сын тебе вдруг ляпнет
Что у соседей никого нет
Они разъехались все, что ли?
Отправь его без торта спать


Поскольку разлетится, расползется
И как-нибудь одним прекрасным вечером
Твоя жена, и дочь твоя, и сын
Почуяв что-то, вдруг исчезнут тоже






МУХА



В своих доспехах черных муха
маршировала по полям --
по Фриды спящим бедрам
и тщились смутные движенья
мягких рук
прервать ее маневры


Она испортила мне день --
простая муха, что и не старалась
очаровать иль удивить
и все ж по той земле шагала нагло
где так стремился
я с трепетом колена преклонить








«СОЛОНКА ЗЕМЛИ»

(1961)






* * *



Как туман не оставит шрамов
На темно-зелёном холме --
На тебе не оставлю я шрамов
Не оставишь и ты их на мне


Стоит ворону с ветром встретиться --
Кто виновен будет, и в чём?
Стоит нам с тобою встретиться --
Отвернемся и просто уснём


Как ночи безлунные терпят --
А ночам без луны нелегко --
Так и мы с тобой перетерпим
Когда кто-то из нас далеко






ПОД МОИМИ РУКАМИ



Под моими руками
твои грудки
дышат, как опрокинутые животики
упавших с небес воробьев.


Ты шевельнешься
и я слышу шелест смыкающихся крылышек
падающих крыльев.


Я онемел
от того, что ты пала со мною рядом
от того, что твои ресницы --
позвоночники хрупких зверюшек.


Я страшусь того
когда твои уста
назовут меня охотником.


Когда ты подзываешь меня
чтобы это сказать
тело твое некрасиво
и мне хочется призвать
глаза и тайные рты
камня, света и воды
свидетельствовать против тебя.


Я хочу, чтобы они
сдались перед тобою
перед трепещущей рифмой твоего лица
в своих глубоких гробах.


Когда ты подзываешь меня
чтобы сказать это
тело твое некрасиво
и я хочу, чтобы руки мои и я сам
стали озерами
для твоих взглядов и смеха.






Я НЕ ЗАДЕРЖИВАЛСЯ В ЕВРОПЕЙСКИХ МОНАСТЫРЯХ



Я не задерживался в европейских монастырях
и отыскивал в высоких травах усыпальницы рыцарей
павших так же прекрасно, как об этом пели их баллады;
я трав не раздвигал
но и не накрывал могилы нарочно.


Я не освобождал свой разум для скитаний и ожиданий
на тех огромных расстояньях
между снежными пиками и рыбаками,
точно луна
или ракушка под текущей водой.


Я не задерживал дыханья
чтобы услышать вздох Б-га,
не укрощал биенья сердца упражнениями,
не голодал ради видений.
И хотя я часто наблюдал за ним,
но стервятником не стал,
оставив свое тело на песке,
не стал и радужной форелью,
оставив тело в воздухе.


Я не поклонялся стигматам и ракам,
железным гребням,
мощам, спеленутым и сожженным в свитках.


Я не был несчастлив десять тысяч лет.
Днем я смеюсь, а ночью сплю.
Мои любимые повара готовят мне пищу,
тело мое чистит и чинит себя,
и вся моя работа идет хорошо.






Я ТОМЛЮСЬ ПО ОБЪЯТЬЯМ КАКОЙ-НИБУДЬ ДАМЫ



Я томлюсь по объятьям какой-нибудь дамы,
Ведь любовь моя бродит по свету,
И я знаю, что завтра она не приедет,
И сегодня ее тут нету.


Плоти нет совершенней, чем та, что трепещет
На костях моей дальней избранницы,
Однако, она столь недостижима,
Пока мне одному прозябается,


Что кажется, будто она -- икона
В замке с засовами коваными,
И тянутся к ней на поклон пилигримы,
И монахи ее срисовывают.


Не могу я, увы, в дорогу пуститься
К любви, что живет в глубинах моей души,
И не могу я уснуть слишком близко
От любви, что в объятьях моих лежит,


Но томлюсь по объятьям какой-нибудь дамы,
Ибо плоть так тепла, ибо плоть так сладка.
Лишь скелеты холодные бродят ночами
У кровати моей, щекоча мне бока.






ВЛАДЕЯ ВСЕМ



Ты беспокоишься, что я тебя покину.
Я не покину тебя.
Только чужие уезжают.
Владея всем,
мне некуда идти.






ПЕСНЯ



Я чуть было не уснул
так и не вспомнив
четыре белые фиалки
что воткнул в петлицу
твоего зеленого свитера


и как поцеловал тебя тогда
и ты меня поцеловала
робко, будто я
никогда и не был твоим возлюбленным






АННЕ



Энни не вернется,
И чьи глаза теперь сравнить
С утренним солнцем?


Не то, чтобы я сравнивал все время,
Но вот теперь сравню,
Когда она больше не вернется.






У ВАС ЕСТЬ ВЛЮБЛЕННЫЕ



У вас есть влюбленные,
они безымянны, их истории -- только друг для друга,
и есть комната, кровать и окна.
Сделаем вид, что это ритуал.
Расправим постель, похороним в ней влюбленных, зачерним окна,
пускай поживут в этом доме поколение-два.
Никто не посмеет их потревожить.
Посетители в коридоре проходят на цыпочках мимо давно закрытой двери,
прислушиваются: вдруг звук, стон, вдруг песня, --
ничего не слышно, даже дыханья.
Вы знаете, что они не умерли,
вы ощущаете, что сила их любви -- здесь.
Вырастают ваши дети, покидают вас,
становятся солдатами и всадниками.
Ваш спутник умирает, прослужив вам всю жизнь.
Кто вас знает? Кто вас помнит?
Но в вашем доме происходит ритуал:
он не окончен: ему нужны новые люди.
Однажды в покои влюбленных открывается дверь.
Комната стала заросшим садом,
наполненным красками, запахами, звуками, которых вы никогда не знали.
Постель гладка, словно просвира солнечного света,
посреди сада она стоит одиноко.
В постели -- влюбленные, медленно, тщательно и молчаливо
исполняют действо любви.
Глаза их закрыты --
так плотно, словно тяжелые монеты плоти придавили их.
Губы почернели от старых и новых синяков.
Ее волосы и его борода безнадежно спутаны.
Когда он касается ртом ее плеча,
она не знает, ее плечо
подарило или приняло поцелуй.
Вся плоть ее -- будто рот.
Он обводит пальцами ее талию
и чувствует ласку на своей.
Она прижимает его к себе, и его руки смыкаются вокруг нее.
Она целует руку у своих губ.
Его это рука или ее -- едва ли важно,
столько поцелуев еще осталось.
Вы стоите подле кровати, плача от счастья,
вы осторожно снимаете простыни
с медленных тел.
Глаза ваши переполнены слезами, вы едва различаете влюбленных.
И, раздеваясь, вы поете, и голос ваш великолепен,
поскольку теперь вы верите, что он -- первый человеческий голос,
услышанный в этой комнате.
Одежды, оброненные вами, превращаются в лианы.
Вы забираетесь в постель и обретаете плоть.
Вы закрываете глаза и позволяете векам сшиться накрепко.
Вы творите объятья и падаете в них.
И есть только одно мгновение боли или сомненья --
когда вы спрашиваете себя, сколько множеств лежит рядом с вашим телом,
но губы целуют, а рука успокаивает и отгоняет мгновение прочь.






ПЕСНЯ ДЛЯ ЭБРАХАМА КЛЯЙНА



Усталый псалмопевец
Псалтирь вернул на место.
Уже миновала Суббота,
А с нею ушла Невеста.


И свечи почернели,
Стол сгнил и развалился,
Тот хлеб, что он пел так прекрасно,
В плесень обратился.


Псалтирь он снова в руки взял,
Дрожа в ночи ненастной:
Он позабыл всю музыку,
Чтоб утро стало ясным.


Закон давно заброшен,
И с трона Царь слетел.
Он тронул струны в забытьи,
Ведь петь -- его удел.


Ничто не изменилось,
Хоть многим песнь слышна,
Но лик его стал светел,
Во члены мощь сошла.






ПЕСНЯ УСПОКОИТЬ МОЮ ДУШУ



Опусти свои веки
по-над водой
И вступи в ночь
как те деревья
под которыми лежишь


Сколько сверчков
о сколько волн
легки так легки
к берегу льнут


Есть там и звезды
с другой стороны
есть и луна --
сквозь себя пропускает водоросли


Сверчков не считают тщеславными
когда их час настает
их час настает
Не сочтут ленивым и тебя
если с солнцем умрешь






ЛЕТНЕЕ ХАЙКУ



Фрэнку и Мэриан Скотт


Тишина
тишина еще глубже
когда сверчки
чуть мешкают






МОЯ ЛЕДИ МОЖЕТ ЗАБЫТЬСЯ ВО СНЕ



Моя леди может забыться во сне
На носовом платке
А если порою осенней --
То на опавшем листке


У складок ее убранства
Охотники сбились в кольцо --
Но даже во сне она от них
Отворачивает лицо


Они ей приносят в подарок
Лишь вечную скорбь свою --
А я выворачиваю карманы
Платок или лист достаю






ДАР



Ты говоришь мне что молчанье
ближе к миру чем стихи
но если бы в дар
я принес тебе молчанье
(ибо молчанье мне ведомо)
ты бы сказала
Это не молчанье
это еще одна поэма
и вернула бы его мне.






ИНТЕРЕСНО, СКОЛЬКО ЛЮДЕЙ В ЭТОМ ГОРОДЕ



Интересно, сколько людей в этом городе
живет в меблированных комнатах.
Поздно ночью, когда я выглядываю и смотрю на дома,
клянусь, я вижу по лицу в каждом окне --
они все смотрят на меня,
а когда я отворачиваюсь,
то интересно, сколько из них отходит к своим столам
и записывает это.






СТРАНСТВИЕ



В любви, когда меж нами только плоть была, я грезил часто
О том, как без гроша бреду к какому-нибудь глиняному трону:
Быть может, там наставник растолкует беспристрастно,
Как строить жизнь мою и одному любить без боли, по закону
И не снося пинков судьбы, в объятьях озера и камня.


Сбившись с дороги пред волос твоих цветущим садом,
Всегда свой путь туда с твоих полей искал я,
Не истощал, дыханье затая с прекрасным телом рядом,
Тех сил, что запретят мне договор, обет иль обещанье;
Бывало, ты спала, а я свершал свой трепетный обряд,
За гранью красоты твоей оставшись.


А сейчас мне
Известно, почему столь многие в слезах потерянно стоят
На полпути к покинутой любви, что слепо ищет их,
Не осознав, куда их странствие заводит на ночь глядя, --
А горизонт обводит мягкий всплеск твоей щеки,
И ветер в небесах -- лишь медальон для твоей пряди.






У МЕНЯ ЕСТЬ ДВА КУСКА МЫЛА



У меня есть два куска мыла
с миндальным ароматом,
один для тебя, другой -- для меня.
Наполни ванну --
мы вымоем друг друга.


У меня нет денег,
я убил аптекаря.


А вот баночка масла --
совсем как в Библии.
Ляг мне в объятья --
я заставлю твою плоть блистать.


У меня нет денег,
я убил парфюмера.


Выгляни в окно
на магазины и людей.
Скажи, чего тебе хочется, --
и будет доставлено через час.


У меня нет денег,
у меня нет денег.






ПЕСНЬ РОГОНОСЦА



Если это похоже на стихи,
могу сразу предупредить тебя,
что стихами это быть не должно.
Не хочу обращать всё в поэзию.
Я знаю, какую роль она во всем этом сыграла,
но до этого сейчас мне дела нет.
Это только между нами.
Лично мне наплевать, кто кого подтолкнул:
фактически, вообще не знаю, есть ли мне до этого дело.
Но мужчина должен сказать свое слово.
Как бы то ни было, ты споил ей 5 элей МакКъюэна,
завел к себе, поставил нужные пластинки,
и через час-другой дело сделано.
Я знаю всё и про страсть, и про честь,
но, к сожалению, на самом деле с ними тут ничего общего нет:
о, страсть там присутствовала, я больше чем уверен,
и даже чести немного затесалось, но самым важным было наставить рога Леонарду Коэну.
Чёрт, с таким же успехом это можно сказать вам обоим:
у меня просто нет времени писать что-либо еще.
Мне нужно молиться.
Нужно ждать у окна.
Повторяю: самое важное -- наставить рога Леонарду Коэну.
Мне эта строчка нравится, потому что в ней есть мое имя.
Вот от чего меня по-настоящему тошнит --
так это от того, что всё идет, как прежде:
я по-прежнему как бы друг,
по-прежнему как бы любимый.
Но ненадолго:
вот почему я это говорю вам обоим.
Факт тот, что я становлюсь золотом, чистым золотом.
Говорят, процесс это длинный,
совершается постепенно.
Настоящим сообщаю вам, что я уже стал глиной.






УТРЕННЯЯ ПЕСЕНКА



Ей снилось, что приехали врачи
И ноги ей в коленях отсекли.
Приснилось это ранним утром ей,
Когда мы вместе ночь с ней провели.


Меня же рядом не было в том сне,
Не вскрикнула она при ампутации.
Она сказала это ранним утром мне,
Когда настало время расставаться.






ЦВЕТЫ, ЧТО Я ОСТАВИЛ ГНИТЬ В ЗЕМЛЕ





Цветы, что я оставил гнить в земле,
что не собрал когда-то для тебя, --
сегодня я возвращаю их все,
чтобы цвели вечно --
не в стихах, не в мраморе,
а там, куда они упали и где сгнили.


И корабли в своих великих стойлах,
огромные и мимолетные, как герои, --
на них мне не пришлось быть капитаном, --
сегодня я возвращаю их,
чтоб плыли вечно, --
и не в моделях, не в балладах,
а там, где они сели на мель и открыли кингстоны.


И дитя, на чьих плечах я стою,
чьи стремленья изгонял я
публичной и величественной дисциплиной, --
сегодня я возвращаю его,
чтобы томиться ему вечно --
не в исповеди, не в биографии, --
а там, где цвел он,
озорничая и покрываясь волосами.


Не злоба отвращает меня,
притягивая к отречению, к предательству:
а усталость, я подвержен усталости твоей.
Золото, слоновая кость, плоть, любовь, Б-г, кровь, луна --
я уже знаю наизусть весь каталог.
Тело мое, некогда запанибрата со славой,
это тело обратилось в кунсткамеру:
вот эта часть вспоминается по чьим-то губам,
вот эта -- по руке,
эта -- по влаге, та -- по жару.


Кто владеет тем, что он не создал?
К красоте твоей я так же непричастен,
как к лошадиным гривам, к водопадам.
Это мой последний каталог.
Я выдыхаю запыхавшееся
Люблю тебя, люблю тебя --
и отпускаю навсегда.






ВОЗДУШНЫЙ ЗМЕЙ -- ЖЕРТВА



Воздушный змей -- та жертва, в которой ты уверен.
Его любишь, потому что он тянет поводок
в меру нежно, чтобы звать тебя хозяином,
в меру сильно, чтоб звать дураком;
ибо живет он,
как прирученный сокол
в высоком сладком небе,
и ты всегда можешь стащить его оттуда
и укротить в своей кладовке.


Воздушный змей -- та рыба, которую уже поймал
в пруду, куда ни одна рыба не заплывает,
и ты вываживаешь его осторожно и долго,
надеясь, только б он не сдался,
или ветер не утих.


Воздушный змей -- последние стихи, что написал,
поэтому бросаешь их на ветер,
но не отпускаешь,
покуда кто-то не подскажет
заняться чем-нибудь другим.


Воздушный змей -- это контракт славы,
что нужно подписать вам с солнцем,
поэтому ты дружишь с чистым полем,
с рекой и с ветром, --
а ведь молился напролет всю ночь
под кочевой беспроводной луной,
чтоб сделаться достойным, нежным, чистым.






НЕКОТОРЫМ МУЖЧИНАМ



Некоторым мужчинам
необходимы горы,
чтобы принести их имена времени.


Надгробия не годятся -- не высоки,
не зелены,
а сыновья уходят далеко,
чтоб потерять тот кулак,
которым рука отца всегда будет казаться.


Был у меня друг:
он жил и умер в могучем молчании
и с достоинством,
не оставил ни книги, ни сына, ни любимой скорбеть о себе.


Да и теперь я не оплакиваю его,
а просто называю эту гору,
по которой иду,
душистую, темную и бледно-мягкую
под саваном тусклого тумана.
Называю эту гору его именем.






ИСАЙЯ



Дж.К.С.


Меж горами пряностей
города вздымают перламутровые купола и филигранные шпили.
Никогда Иерусалим не был так прекрасен.
В лепных храмах сколько паломников,
забывшихся в тактах тамбурина и лиры,
преклоняли колена перед славой ритуала?
Воспитанные в грации, ходили дщери Сиона,
не уступавшие в великолепии золотым статуям,
и храбрость браслетов обвивала их надушенные ноги.
Правление творилось во дворцах.
Судьи, чьи состояния обретались в законе,
расслабленные граждане мира, превозносили разум.
Торговля, точно сильный дикий сад,
процветала на улицах.
Монеты были ярки, гербы на них -- чётки,
а новые чуть ли не влажны на вид.


Чего ж тогда Исайя неистовствовал и стенал
что Иерусалим погиб,
что города ваши лежат в руинах и горят огнем?


На душистых холмах Гелбуя,
где пастухи еще спокойнее,
овцы -- тучнее, а белая шерсть -- белее?
Там росли фиги, кедры, сады,
где люди работали в благоухании целыми днями.
Новые рудники, свежие, будто померанцы.
С дорог исчезли разбойники,
сами дороги были прямы.
Годы пшеницы хранили от голода.
Враги? Ну где это слыхано: праведное государство --
и без врагов?
Но юноши были сильны, лучники -- хитры,
их стрелы -- точны.


Чего ж тогда этот дурень Исайя,
сам смутно вонявший глухоманью,
чего ж он тогда орал?
Земля ваша опустошена и заброшенна?


Теперь стану я петь о своей возлюбленной
песнь о моей возлюбленной, что волос своих касается,
волос, что словно чистая черная сталь,
которой ни одному мятежному князю не превратить в окалину,
о моей возлюбленной, что тела своего касается,
которого ни одному клятвопреступнику не опорочить,
о моей возлюбленной, что разума своего касается,
которого ни одному безбожному советчику не воспалить,
о моей возлюбленной, касающейся гор из специй,
что станосятся прекрасны, а не жгут.


И ввергнутый в невыразимую любовь,
скитается Исайя, избранный, цепляясь
за те лепные стены, что приходят
в свой полный возраст лишь в его объятиях и прахе
от стоп его, когда проходит мимо он, за пелену,
спадающую с куполов и шпилей,
стирая ритуал: Святое Имя, полупрозвучав,
теряется на языках поющих; страницы их бесплодны,
а паства смигивает в нетерпении тупом.
На поворотах его странствий
тяжелые деревья, что дают ему приют,
взрослеют, становясь углем древесным, и крошатся:
и целые сады летят по ветру,
срываясь, точно стаи воронья.
А камни вновь становятся водой, вода -- выплескивается.
И пока Исайя мурлычет что-то нежно,
не порицая ту виновную страну,
все люди, истинно отчаявшись в своем опустошеньи,
как будто чудо прямо на глазах у них творится,
зрят красоту на лицах друг у друга.








«ЦВЕТЫ ДЛЯ ГИТЛЕРА»

(1964)






ЧТО Я ДЕЛАЮ ЗДЕСЬ



Не знаю лгал ли мир --
я лгал
Не знаю замышлял ли мир против любви --
я замышлял против любви
Воздух пытки далеко не утешает --
я пытал
И даже без атомного гриба
я б ненавидел все равно
Слушайте
я бы делал то же самое
даже если б не было смерти
Я не хочу чтобы меня держали как пьянчугу
под холодными струйками фактов
Я отказываюсь от вселенского алиби


Как телефонная будка мимо которой проходишь в ночи
а потом вспоминаешь
как зеркала в фойе кинотеатра с которыми сверяешься
только на выходе
как нимфоман связавший тысячи
в странное братство
я жду
признания от каждого из вас






Я ХОТЕЛ СТАТЬ ВРАЧОМ



Знаменитый врач поднял к свету бабушкин желудок.
Рак! Рак! вскричал он.
Анатомический театр притих.
Ни один стажер не вспомнил об амбициях.


Рак! Все они отвели глаза.
Им показалось, что Рак сейчас выпрыгнет
и схватит их. Им не хотелось быть рядом.
Это произошло в Вильне, в Медицинской Школе.


Никому не сиделось спокойно.
Словно сидишь в присутствии Рака.
Рак присутствовал.
Рак выпустили из его бутылки.


Я смотрел в небесный проем.
Я хотел быть врачом.
Все стажеры выбежали наружу.
Знаменитый врач держался за желудок.


Он был наедине с Раком.
Рак! Рак! Рак!
Ему было все равно, слышат его или нет.
То был его 87-й Рак.






СОДЕРЖИМОЕ ЯЩИКА СТОЛА НА 28 НОЯБРЯ 1961 ГОДА



Есть ли что-нибудь пустее
ящика стола, в котором
раньше держал свой опиум?
Как похож на черноглазую Сусанну,
ослепленную до обычной маргаритки,
мой хорошенький ящик кухонного стола!
Как похож на нос без ноздрей
мой голый деревянный ящик!
Как похож на корзинку без яиц!
Как похож на пруд без черепахи!
Моя рука исследовала
ящик, точно крыса
в эксперименте с лабиринтом.
Читатель, я могу уверенно сказать,
что нет пустее ящика стола
во всем крещеном мире!






СЕМЕЙНАЯ РЕЛИКВИЯ



Пытка разворачивалась под стеклянным колпаком --
такие могут оберегать старинные дорогие часы.
Я уже был готов услышать колокольчик,
когда зажали тисками,
и тело дернулось и обмякло в спокойствии.
Все люди были крошечными и розовощекими,
и если б я расслышал вопль торжества или боли,
он был бы крохотным, как и рот, испустивший его,
или одна-единственная нота музыкальной шкатулки.
Колпак со сценкой был вправлен,
словно гигантская жемчужина барокко,
в обручальное кольцо, брошку или медальон.
Я знаю, ты чувствуешь себя совсем раздетой, малютка,
я знаю, что ты ненавидишь жить в деревне
и ждешь не дождешься, когда придут глянцевые журналы
раз в месяц или раз в неделю.
Пошарь еще раз в бабушкином доме.
Там где-то спрятана семейная реликвия.






ВСЁ, ЧТО НУЖНО ЗНАТЬ ОБ АДОЛЬФЕ ЭЙХМАННЕ



ГЛАЗА...........................................................средние
ВОЛОСЫ......................................................средние
ВЕС...............................................................средний
РОСТ............................................................средний
ОСОБЫЕ ПРИМЕТЫ.............................................нет
КОЛИЧЕСТВО ПАЛЬЦЕВ НА РУКАХ.................десять
КОЛИЧЕСТВО ПАЛЬЦЕВ НА НОГАХ................десять
ИНТЕЛЛЕКТ..................................................средний


А чего вы ожидали?
Когтей?
Огромных клыков?
Зеленой пены?


Безумия?






НЕБО



Великие проходят
проходят не касаясь
проходят не глядя
всяк в своей радости
всяк в своем пламени
Друг другу
они не нужны
нужда их куда глубже
Великие проходят


Занесенные в какое-то множественное небо
вправленные в какой-то нескончаемый смех
они проходят
как звезды разных времен года
как метеоры разных столетий


Огнь непригашенный
проходящим огнем
смех неразъеденный
удобством
они проходят друг мимо друга
не касаясь не глядя
им нужно знать одно
великие проходят






ГИТЛЕР



Пусть спит теперь с историей,
настоящий скелет, воняющий бензином,
и шестерки-кормчие с ним вместе,
пусть спят средь наших драгоценных маков.


Кадры СС зашевелились у нас в умах,
где и начинали -- прежде, чем мы выкупили их
в то по-настоящему пустое царство -- мы, люди, --
где одни тени, бередящие наш внутренний покой.


Мы еще можем ненадолго удержать черно-серебряные авто,
что катятся парадом медленным сквозь наши мозги.
И набиваем микрофоны старыми расхристанными цветами
с клумбы, что так быстро истощается.


Ну, ничего. Они вылезут маками
возле могил и библиотек реального мира.
Размах планов вождя и поворот его подбородка
кажутся слишком уж знакомыми мирным умам.






МИРСКАЯ ЖИЗНЬ НЕ УДАЛАСЬ



Разжигатель боли вернулся домой
после трудного дня пыток.


Пришел домой со своими щипцами.
Поставил черный саквояж.


Жена шарахнула его по нервам
таким криком, что он и на работе не слыхал.


Он смотрел на ее настоящее Дахау
и понимал, что карьере конец.


А что еще оставалось делать?
Он продал и щипцы, и саквояж,


пошел вразнос. Мужчина должен
хоть что-то приносить своей жене.






КОЛЕСА, КЛУБЫ ПЛАМЕНИ



Я пробежал глазами по ящичкам твоего пустого гроба,
я был верен --
это я приподнял ладонями твое лицо.






МУЗЫКА ПРОПОЛЗЛА МИМО



Хотел бы напомнить
руководству
что напитки разбавлены
у гардеробщицы
сифилис
а оркестр состоит
из бывших монстров СС
Однако поскольку
завтра Новый Год
а у меня рак губы
я пристрою
бумажный колпак на свое
сотрясение мозга и пойду танцевать






ГИДРА, 1960



Всё, что движется, -- белое:
чайка, волна, парус,
причем, движется так чисто, что не передразнишь.
Вдребезги боль.


Никогда не напускай на себя мир.
Утешение нецеловано
и никогда не будет. Боль
не сможет ставить под угрозу свет.


Снасильничай над болью,
изгваздай легкий угол зренья,
легкое предупрежденье, воду
для тех, кому нужно пылать.


Они безжалостны: визг петуха,
выбеленный козий череп.
Вместе с маками вырастают скальпели,
если ты видишь их подлинно красный цвет.






КОРОЛЕВА ВИКТОРИЯ И Я



Королева Виктория
мой отец и весь его табак любили тебя
Я тоже тебя люблю во всех твоих обличьях
худосочной непривлекательной целкой, которую любой мог завалить
белой фигурой, парящей среди германских бород
гадкой гувернанткой громадных розовых карт
одинокой плакальщицей по принцу
Королева Виктория
мне холодно и дождливо
мне грязно как стеклянному потолку вокзала
мне пусто как чугунному каркасу витрины
мне хочется украшений на всё
потому что любовь моя -- она ушла к другим мальчишкам
Королева Виктория
есть у тебя наказание под белыми кружевами?
ты рассердишься на нее
и заставишь читать маленькие Библии?
отшлепаешь ее механическим корсетом?
Я хочу ее чисто, как власть
я хочу кожи ее, затхловатой от нижних юбок
ты вымоешь легких лошадок у нее из волос?
Королева Виктория
меня не сильно питает современная любовь
Войдешь ли ты в мою жизнь
со всеми своими печалями, черными экипажами
и совершенной памятью?
Королева Виктория
ХХ век принадлежит тебе и мне
Давай будем двумя суровыми гигантами
(не менее одинокими невзирая на свое партнерство)
что обесцвечивают пробирки в залах науки
что возникают без приглашений на каждой Всемирной Ярмарке
груженные поговорками и поправками
смущая обалдевших от лицезрения звезд туристов
своим ни с чем не сравнимым чувством утраты






НА МГНОВЕНИЕ ОНО КО МНЕ ПРИШЛО



На мгновение оно ко мне пришло
Я знал, зачем я должен сказать тебе спасибо
Я видел облеченных властью мужчин в черных костюмах
Я видел, как они разоблачаются
в объятьях молоденьких любовниц
мужчины более наги, чем нагие женщины
мужчины тихо плакали
Нет, не поэтому
Забыл, за что я должен поблагодарить тебя
а знчит, во мне осталось лишь одно томленье
Сколько тебе лет-то?
Тебе твои бедра нравятся?
На мгновение оно ко мне пришло
Причина разрешить картинке
твоего рта убить нашу беседу
Что-то по радио
конец мексиканской песенки
Я видел, как платили музыкантам
а их это даже не удивило
они знали, что это всего лишь работа
Теперь уж совершенно потерял
Многие убеждены, что ты прекрасна
А мне от этого как?
Мне никак
У меня была чудесная причина не просто
ухаживать за тобой
Она была увязана с газетами
Я видел тайные заговоры в высоких кабинетах
Видел людей, обожавших свою надмирность
хоть они и смотрели в
большие электрические телескопы
но все равно считали, что их надмирность -- это серьезно
а не просто хобби, вкус, безвредная причуда
они действительно думали, что космос к ним прислушивается
Я вдруг испугался
одно из их темных правил
могло нас разлучить
Я был готов молить о милосердии
Вот, впадаю в униженность
Забыл, зачем я это начал
Хотел поговорить о твоих глазах
я ничего не знаю о твоих глазах
и ты заметила, как мало я знаю
Я хочу, чтобы ты была где-нибудь в безопасности
подальше от высоких кабинетов
Я изучу тебя попозже
Так многим хочется тихонько поплакать с тобой рядом


4 июля 1963 г.






ОБРАТНЫЙ ПУТЬ



Но я потерялся
не больше, чем теряется листва
иль захороненные вазы
Это еще не мое время
Я заставлю тебя лишь подумать дважды


Я знаю, ты должна назвать меня предателем
поскольку я истратил свою кровь
на бесцельную любовь
и ты права
Такой крови
никогда не завоевать ни дюйма звезды


Ты знаешь, как меня назвать
хотя подобный шум сейчас
лишь воздух сотрясет
Ни ты, ни я не сможем забыть
тех па, что мы станцевали
тех слов, что ты растянула
чтоб вызвать меня из праха


Да, я стремлюсь к тебе
не просто как листва к погоде
или ваза к рукам
но с узким человечьим томленьем
что заставляет отказаться
от нив любых, кроме своих


Я жду тебя в
неожиданном месте твоего странствия
как заржавевший ключ
или перышко, что ты не подберешь
до самого обратного пути
после того, как станет ясно
что дальняя, мучительная цель его
не изменила в твоей жизни ничего.






СТИЛЬ



Я не верю радиостанциям
России и Америки
но мне нравится музыка и
мрачные европейские голоса, объявляющие джаз
Я не верю опиуму или деньгам
хоть их и трудно достать
и за них карают долгими сроками
Я не верю любви
посреди своего рабства я
не верю
Я -- человек, сидящий в доме
на острове Аргонавтов, где нет ни единого дерева
Я забуду траву на маминой лужайке
точно забуду
Забуду старый телефонный номер
Фитцрой семь восемь двадцать
забуду свой стиль --
и не будет стиля
Я слышу тысячи миль треска голодной статики
и как старая прозрачная вода сжирает скалы
Я слышу бубенцы жующих мулов
Слышу, как цветы дожевывают ночь
под складками своими
А вот петух с лезвием
пропарывает мягкое черное небо
и рана никак не затягивается
и теперь я уж точно знаю
я забуду свой стиль
Возможно, в этом мире откроется разум
возможно сердце оросится ливнем
Ничто не исцелится и не обледенеет
но возможно сердце оросится ливнем
У Америки не будет стиля
У России не будет стиля
Это происходит на двадцать восьмом году
моего внимания
Не знаю, что станет
с мулами и их дамскими глазами
со старой прозрачной водой
или гигантским петухом
Раннеутреннее прожорливое радио сжирает
правительство одно за другим, языки
маковые поля одно за другим
За пронумерованной частотой
на каждый стиль находится молчание
даже на тот, над которым я потел
наружное молчание, как космос
меж насекомыми в рою
электрическое беспамятство
и оно нацелено на нас
(мне хочется уснуть и страшно)
оно уже навалилось на нас, братие






ЛИЧИНЫ



Мне жаль, что старик должен уйти,
а дом его -- стать больницей.
Я любил его вино, его презрительных лакеев,
его десятилетние церемонии.
Я любил его машину, которую он носил будто раковину улитка
везде, и я любил его жену,
все те часы, что она вкладывала в кожу,
то молоко, ту похоть, ту промышленность,
что она жертвовала цвету своего лица.
Я любил его сына, похожего на британца,
но с американскими амбициями,
которого утешало слово «аристократ»,
словно отсрочка приговора, пока правили Кеннеди.
Я любил богатея; неприятно,
что его абонемент в Оперу
попадет в общую бронь для зрителей.


Мне жаль, что должен уйти старый работяга,
звавший меня «мистер», когда мне было двенадцать лет,
и «сэр» -- когда мне было двадцать,
который сидел и учился напротив за столом в смурных клубах
социалистов, собиравшихся в столовых.
Любил машину, которую он знал, как тело своей жены.
Любил его жену, которая учила банкиров
в подпольной кладовой
и так и не растратила своих амбиций в керамике.
Я любил его детей, которые спорили
и выходили первыми в Университете МакГилл.
Прощай, старый призер золотых часов,
все твои сложные преданности
возлегли теперь на плечи одноликих патриотов.


Прощайте, матерые торчки Северовосточного Обеда
около 1948 года, ваши ложечки, не будучи
Шведской Нержавейки, были того же цвета,
что и припрятанные зажимы и крючки
выброшенных замурзанных лечебных корсетов.
Я любил ваши остроты насчет снега,
даже если они длились все семь месяцев
монреальской зимы. Ступайте писать свои мемуары
для Психеделического Ревю.


Прощайте, половые маньяки Бобрового Пруда,
мечтавшие о том, чтоб их сдрочил
электрический дойный аппарат.
Не было на вас Канадского Совета.
Вы должны были вскрывать маленьких мальчиков
перочинным ножом.
Я любил ваши заявления для прессы:
«Я не думал, что он будет против.»
Прощайте, красноречивые чудовища:
Эбботт и Костелло познакомились с Франкенштейном.


Мне жаль, что заговорщики должны уйти,
те, что напугали меня, показав мне
список всех членов моей семьи.
Я любил, как они придерживали про себя свое мнение
о Чингис-Хане. А они любили меня потому,
что я говорил им, что их бородки
делают их вылитыми Лениными.
В Вестмаунте взорвались бомбы,
и теперь им стыдно,
как преуспевающему откровенному последователю Шопенгауэра,
чей сосед по комнате покончил с собой.
Неожиданно все они стали снимать кино.
Мне некому даже кофе купить.


Я прижимаю к груди неизменных:
упрятанных в общественные клиники,
ни о чем не ведающих, как хасиды,
верящих лишь в то, что они -- кто-то еще.
Браво! Абеляр, вива! Рокфеллер,
вот тебе булочка, наполеон,
ура! Преданная Герцогиня.
Да здравствуйте вы, хронические саморазпрушители!
вы, монотеисты!
вы, на короткой ноге с Абсолютом
сосущие круги!


Вы -- всё мое утешение,
когда я поворачиваюсь к улью
когда я позорю свой стиль
когда я огрубляю свою природу
когда я изобретаю шутки
когда я подтягиваю подтяжки
когда я принимаю ответственность


Вы утешаете меня,
неисправимые предатели себя,
когда я салютую моде
и заставляю свой разум,
как развратную стюардессу,
раздающую парашюты в пике,
заставляю свой раскроенный мясником разум
опираться на факты.






ВИШНЕВЫЕ САДЫ



Канада, тебя тут войны поджидают
угрозы
разорванные флаги
Одного наследия недостаточно
Лица должны коваться под молотом
дикарских идей
Почтовые ящики еще взорвутся
в вишневых садах
и кому-то придется ждать вечно
жирного дедушкиного чека
Из своего глубокого кафе я озираю тихие заснеженные поля
как американский рекламный агент
новых пластиковых снегоступов
в поисках движущегося пятнышка
может быть тройки
изгнанника
ледяного пророка
индийское восстание
горящей метеостанции
Там есть о чем рассказать, ребятки
Канада, ты выдюжишь народные песни
о свободе и смерти?






ТРАМВАИ



Вы видели трамваи
грохочущие как в старину
по улице Св.Катрин?
Золотистые трамваи
проходящие под скорбным
Храмом Сердца Господня
где костыли свисают
пророческими лозами кататоника.
Молодой худосочный священник
заворачивает свое семя в салфетку
лицо его пылает
в проходящем золоте трамвая
а мир приходит в себя.
Славненький такой бунт собирает граждан
в свои спазмы
а прошлое возвращается
золотистыми трамваями.
Я несу транспарант:
«Прошлое Совершённо.»
Моя маленькая двоюродная сестра
которая не верит
в нашу религиозную судьбу
по-королевски оседлала мою ностальгию.
Трамваи приседают в реверансе
из-за угла.
Искры и мотыльки
опадают с их покорных проводов.






ПАРАДНЫЙ ГАЗОН



Снег осыпал
мой перочинный ножик
В камине
шло кино
Яблоки были обернуты
волосами 8-летней блондинки
Голодная и грязная
дочь дворника никогда
не появлялась в ноябре
пописать из своей милой щелочки
на гравий
Я однажды вернусь
когда снимут гипс
Листья вязов опадают
на мои лук и стрелы
Конфеты протухли
а календари бойскаутов
горят
Моя старенькая мама
сидит в своем кадиллаке
смеясь дунайским смехом
когда я ей рассказываю, что мы -- владельцы
всех червей
под нашим парадным газоном
Ржа ржа ржа
в моторах любви и времени






БОЛЬШОЙ МИР



Большой мир обнаружит
эту ферму
большой мир узнает
все подробности того
что я придумал в нужнике


И твоя любопытная жизнь со мной
будет пересказываться так часто
что никто и не поверит
что ты уже состарилась






СПИСКИ



Прошитый очередями Млечного Пути
с прививкой оскалом туч
после лоботомии сверлом луны
он рухнул
запах какой-то женщины
размазался ему по лицу
план Социального Страхования
ржавел в манжете его брюк
С пяти до семи
высокие деревья подлечивали его
туман бродил на стрёме
Затем началось снова
солнце сунуло ему в рот пистолет
ветер начал сдирать с него кожу
Отдай План отдай План
вторили ему ножницы
Женщины избравшие его
пустились в эротическаую гимнастику
над биржевыми сводками
о славе его и любых других героев
Краем своего набитого глаза
выгравированные в металлическом миноре
под своей буквой алфавита
он ясно увидел собственное крошечное имя
А затем музей проскользнул под
его останки как лопата






ОБЕЩАНИЕ



Твои светлые волосы --
это то, как я живу,
разбитый вдребезги светом!


Отпечаток твоих губ --
родинка
на моей силе!


Любить тебя --
значит проживать
мой идеальный дневник,


который я
пообещал своему телу
никогда не писать!






Э. ДЖ. П.



Я когда-то верил, что единственная строчка
в китайском стихотворении могла бы изменить
навсегда то, как опадают цветы
и что сама луна карабкается по
печали точных плачущих мужчин
путешествуя над чашками вина
Я думал, что вторжения начинаются ради того, чтоб вороны
могли клевать скелеты
династии зачинаются и тратятся
ради того, чтобы послужить языку в изысканном плаче
Я думал, правители кончают свой век
очаровательно пьяными монахами
определяя время по дождю и свечам
и получают наставления от паломничества жучка
ползущего по странице -- и все это
ради того, чтобы можно было отправить совершенное письмо изгнанника
давнему другу в город детства


Я избрал одинокую страну
оторванный от любви
презирал братство войны
Я оттачивал язык на пемзе луны
пускал свою душу по волнам вишневого вина
надушенную баржу для Властителей Памяти
чтобы чахнуть, пить, вышептывать
их запасы силы
как будто за береговою дымкой
их девушки все так же покорялись власти их
словно часы, заведенные на тысячу лет
Я ждал, пока язык мой не заболел


Бриз бурых лепестков как пламя вокруг стихов моих
я целил ими в звезды, но
подобно радугам они изгибались
пока не распилили мир напополам
Кому дано пройти тропами ущелий
вытоптанными скотом во времени
в скитаниях от пастбищ к пирам
За слоем слой осенние листы
сдувает
Нас забывает что-то совершенно








«ПАРАЗИТЫ НЕБЕС»

(1966)






Я ВИЖУ ТЕБЯ НА ГРЕЧЕСКОМ МАТРАСЕ



Я вижу, как на греческом матрасе
ты читаешь Книгу Перемен,
ливанский леденец отставив в воздух.
На побеленной стене я вижу,
как ты поднимаешь еще одну гексаграмму
на тот же самый старый вопрос:
как стать свободным?
Я вижу, как ты чистишь свою трубку
заколкой
чьей-то невинной ночи.
Я вижу пластмассовый глаз от сглаза,
приколотый к твоим трусам.
И снова ты бросаешь пенни,
и снова читаешь,
как части мира
изменяются вокруг твоего вопроса.
Ты добрался до Гималаев?
Ты навестил того монаха в Нью-Джерси?
Я так и не ответил ни на одно из твоих писем.
О Стив, ты помнишь ли еще меня?


1963






СНЕГ ИДЕТ



Снег идет.
В моей комнате обнаженная.
Она осматривает винно-красный ковер.


Ей восемнадцать.
У нее прямые волосы.
По-монреальски она не говорит.


Ей не хочется садиться.
И гусиной кожи на ней не появляется.
Мы слышим метель.


Она зажигает сигарету
от газовой плитки.
Она откидывает назад длинные волосы.


1958






КРЕСТ НЕ СВАЛИЛСЯ НА МЕНЯ



Крест не свалился на меня
когда я вышел за сосисками
и ночной греческий
раб в Серебряной Стране Игр
не подумал что я его брат
Люби меня за то что ничего не происходит


Я верю в то что от дождя
мне не станет как перышку
когда он пойдет сегодня ночью после
того как трамваи перестанут ходить
потому что мой размер определен раз и навсегда
Люби меня за то что ничего не происходит


Ты хоть имеешь представление о том
сколько фильмов мне пришлось пересмотреть
прежде чем я понял наверняка
что полюблю тебя
когда огни в зале проснутся
Люби меня за то что ничего не происходит


Вот заголовок от 14 июля
в городе Монреале
Intervention dйcisive de Pearson
б la conference du Commonwealth(2)
Это было вчера
Люби меня за то что ничего не происходит


Звезды и звезды и всё звезды
держат свое при себе
Ты когда-нибудь замечала насколько уединенно
мокрое дерево
за занавесом бритвенных лезвий
Люби меня за то что ничего не происходит


Чего ради я должен быть один
если то что я говорю -- правда
Признаюсь: я собирался отыскать
проход через границу или подделать паспорт
или заговорить на новом языке
Люби меня за то что ничего не происходит


Готов признаться: я собирался отрастить
большие крылья и потерять рассудок
Готов признаться что
забыл зачем
Почему именно крылья и зачем терять именно рассудок
Люби меня за то что ничего не происходит








«ПЕСНИ ЛЕОНАРДА КОЭНА»

(1967)






СЮЗАННА(3)



Сюзанна уводит
Тебя к себе в гости
Слышно как плывут суда и
Провести здесь ночь ты можешь
Пусть ей изменил рассудок
С нею хочешь ты остаться
Ее чай и апельсины
Привезли ей из Китая
Не успеешь ты сказать ей
Что любви не сможешь дать ей
Как она тебя услышит
За нее река ответит:
Ты всегда был ей любимым


И ты хочешь в путь пуститься
Пусть слепым твой будет плот
И она тебе поверит
Видно разум твой заденет
Ее плоть


А Иисус моряком был
Когда брел пешком по водам
Наблюдал он очень долго
С одинокой дальней мачты
И лишь только убедился:
Его видит тот, кто тонет, --
Моряками стать велел всем
Пока море не отпустит
Только сам он надломился
Не успело небо лопнуть
Почти смертный, всеми брошен
В твою мудрость погрузился
Камнем он


А ты хочешь в путь пуститься
Пусть слепым твой будет плот
Может, ты ему поверишь
Ибо тронул его разум
Твою плоть


За руку берет Сюзанна
И к реке тебя подводит
Лишь тряпье на ней и перья
Магазинчиков для бедных
С неба свет стекает медом
На Хранительницу Порта
Она взор твой направляет
Там среди цветов и грязи
Есть герои на изнанке
Есть детишки нынче утром
Льнут к любви они и к ласке
Будут льнуть они так вечно
Смотрит в зеркало Сюзанна


И ты хочешь в путь пуститься
Пусть слепым твой будет плот
И ты сможешь ей поверить
Ибо тронул ее разум
Твою плоть








«ИЗБРАННЫЕ СТИХИ 1956-1968»

(1968)






ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ ЕСТ МЯСО



Человек, который ест мясо
хочет вонзить во что-нибудь свои зубы
Человек, который не ест мяса
хочет вонзить свои зубы во что-нибудь другое
Если такие мысли увлекли вас хоть на миг
то вам кранты






МАРИТА



МАРИТА
НАЙДИ МЕНЯ ПОЖАЛУЙСТА
МНЕ ПОЧТИ 30






ЭТО ТЕБЕ



Это тебе
это мое полное сердце
это книга которую я собирался тебе прочесть
когда мы состаримся
Теперь я тень
я беспокоен как империя
ты женщина
освободившая меня
Я видел как ты наблюдаешь за луной
ты не усомнилась
любить меня ею
Я видел как ты поклоняешься анемонам
застрявшим между скал
ты любила меня ими
На гладком песке
между галькой и прибоем
ты поманила меня в круг
не просто как гостя
Все это произошло
в истине времени
в истине плоти
Я видел тебя с ребенком
ты привела меня к его аромату
и его видениям
не требуя крови
На стольких деревянных столах
убранных яствами и свечами
тысяча святых даров
что ты несла в своей корзинке
Я навещал свою глину
Я навещал свое рожденье
пока не стал настолько маленьким
и настолько испуганным
чтобы родиться заново
Я хотел тебя из-за твоей красоты
а ты дала мне больше чем себя
ты поделилась со мною своей красотой
Это я понял только сегодня ночью
вспомнив зеркала
от которых ты ушла
отдав им всё
на что они претендовали
для моего посвящения
Теперь я тень
мне недостает границ
своих скитаний
И я бреду
энергией твоей молитвы
и я бреду
к твоей молитве
ибо ты склонила колени
словно букет
в пещере кости
у меня во лбу
и я бреду к любви
которая тебе для меня приснилась






ПОЧЕМУ Я ПИШУ



Почему я пишу
для того чтобы создать что-то
такое же прекрасное как ты


Когда я с тобой
мне хочется быть тем героем
каким я хотел стать
когда мне было семь
совершенным человеком
который убивает






ВОВСЕ НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО МЕНЯ ЛЮБИТЬ



Вовсе не обязательно меня любить
только лишь потому
что ты -- все женщины
которых я когда-либо хотел
Я родился следовать за тобой
каждую ночь
пока я по-прежнему
все те мужчины что любят тебя


Мы встречаемся за столом
Я беру твой кулачок в свои ладони
в мрачном такси
Я просыпаюсь один
моя рука на твоем отсутствии
в Отеле Дисциплина


Я написал все эти песни для тебя
Я жег красные и черные свечи
вылепленные как мужчина и женщина
Я женился на дымке
двух пирамид сандалового дерева
Я молился за тебя
Молился чтобы ты меня любила
и чтобы не любила ты меня






ЖИВЕШЬ КАК БОГ



Живешь как бог
где-то за пределами имен,
что у меня есть для тебя,
тело твое соткано из сетей,
в которых запуталась моя тень,
голос твой совершенен и несовершенен,
словно лепестки судьбы
в гурте маргариток.
Ты чествуешь собственного бога
туманом и лавинами,
а у меня же только --
твоя религия без обещаний,
да памятники, падающие,
словно звезды в чисто поле,
где, ты говоришь, ты никогда не спала.
Подтачиваешь ногти
опасной бритвой
и читаешь работу,
как Книгу притчей Соломоновых,
которую тебе ни один мужчина не захочет написать,
отброшенная мембрана
голоса, в который ты
заворачиваешь свое молчание,
скользит по силе гравитации меж нами,
и какой-то механизм
нашей повседневной жизни
печатает на ней обычный вопрос,
как Отче Наш, воспрявший
от ролика пенни.
Еще не начав отвечать тебе,
я знаю, ты не станешь слушать.
Мы вместе в комнате,
стоит октябрьский вечер,
никто не пишет нашу историю.
Кто бы ни держал нас здесь, среди Закона,
я слышу его сейчас,
я слышу, как он дышит,
роскошно вышивая нам простые цепи.








«ПЕСНИ ИЗ КОМНАТЫ»

(1969)






СЕМЬ ОДИНОКИХ ГЕРОЕВ



Семь одиноких и очень драчливых героев
Пустились в дорогу, когда стемнело уже
Клубилась густая ночь между ними
У каждого был камень на душе
«Хочу рассказать о себе я,» --
Один из них смело сказал
«Хочу рассказать о себе я,
Покуда я златом не стал»


Однако, никто не услышал --
Тьма вокруг зелена и густа
Герои, наверно, живут все время
Где мы с тобой -- лишь в гостях
Затопчи окурок, любовь моя --
Хватит курить натощак
И многим тут просто невтерпеж
Услышать, что ты совершила не так


Пою эту песню сверчкам я
И армии своей
Пою я твоим детям
И тем, кому до фонарей
«Хочу рассказать о себе я,» --
Самый смелый из них сказал
«Да, хочу рассказать о себе я,
Ведь я уже чистым золотом стал»








«ПЕСНИ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ»

(1970)






АЛМАЗЫ В ШАХТЕ



Женщина в голубом к отмщению взывает
У тебя -- мужчины в белом -- знакомых не бывает
Твои реки вздулись от ржавых банок
И деревья сгорели в земле обетованной


В ящик писем больше не кидают
Виноград на лозах отшумел
И конфет в коробках не осталось ни одной
И алмазов в шахтах больше нет


Вот и говори им теперь


Твой возлюбленный весь в гипсе и не видит ничего
Ты сейчас покой забыла -- это все из-за него
Только я его видал вчера, где львы дерут христьян
Он вылизывал бабенку и похоже, что был пьян


Не на шабашах у ведьм же мне идти утех искать
Какой-то умник-доктор обесплодил эту блядь
А гений революции сто жен своих собрал
И убивать младенцев нерожденных натаскал


В ящик писем больше не кидают
Виноград на лозах отшумел
И конфет в коробках не осталось ни одной
И алмазов в шахтах больше нет


Мне больше нечего сказать






ЗНАМЕНИТЫЙ СИНИЙ ПЛАЩ(4)



Четыре утра
На исходе декабрь
Ну как тебе там?
Уже лучше? Пора бы
Нью-Йорк замерзает, но
Я здесь навечно -- и
Музыка на Клинтон-Стрит
Целый вечер
Я слышал, ты строишь
Свой маленький дом
Где-то в пустыне
Тебе незачем жить, я
Надеюсь, ты помнишь
Хоть что-то доныне
Кстати, Джейн зашла
Медальон показать --
Свой локон решил ты ей дать
Той ночью, когда уходил
-- Ты и впрямь уходил?


А в последний раз ты
Таким старым был с виду
Порвался по шву
Синий плащ знаменитый
На станции ждал
Каждый поезд встречая
Без Лили Марлен
Вновь домой возвращался
Моя женщина стала
Прядью жизни твоей
Вернулась она
Но вернулась ничьей
Как в ночи цыган
Ты примчал на конях
С бледной розой в зубах
Только Джейн больше нет
-- Она шлет привет


И что мне сказать тебе
Брат мой, палач мой
Что еще можно сказать?
Тебя не хватает
И я благодарен --
Ты смог на пути моем встать
Если ты к нам заглянешь
К Джейн или ко мне --
Что ж, твой враг тихо дремлет
Иди смело к жене
И еще:
Из ее глаз исчезла беда
А я думал, что
Она не уйдет никогда


Вот Джейн зашла
Медальон показать
Свой локон ты смог ей отдать
Когда уходил навсегда


-- Всегда твой,
Л. Коэн






СПОЕМ ДРУГУЮ ПЕСНЮ, ПАРНИ



Давайте споем другую песню, парни
Ибо эта устарела и прогоркла


Ах, его ногти все обгрызены неровно
Огнем охвачены его суда и снасти
А дочь ростовщика, шальную крошку
Сжирают, поедом сжирают страсти
Она за ним следит в свои бинокли
Из ломбардов коварного папаши
И салютует микрофоном
Что ей оставил под залог певец несчастный
И соблазняет его кларнетом
Размахивает штык-ножом фашистским
И видит, как он прикорнул
И хочет быть его немедля
А он: «Да, я, пожалуй бы, уснул
Но будь добра, уйди, и будь что будет.»
Вот он стоит на крутизне
Наверное, себя считая первым
И кулаки его на кожаном ремне
Как на штурвале океанского гиганта
Она ж научится себя ласкать
А паруса его сгорают, как бумага
И вот он уже первую поджег
Из своих знаменитых сигарилий
И никогда, о никогда им не достичь своей луны
По крайней мере, той, что мы хотели
Ее, расколотую, носит по волнам -- вон там, друзья мои
И в катастрофе той никто не выжил
Так давайте ж не станем объяснять им
Почему им не судьба быть вместе
И споем другую песню, парни
Поскольку эта и приелась, и прогоркла...






ЖАННА Д'АРК



Шел по пятам огонь за Жанной д'Арк,
Ее путь в ночи освещал пожар,
И доспехи не серебрила луна --
В том дыму она была совсем одна.
Она сказала: «Я устала воевать.
Мне бы труды мои вернуть опять.
Мне платье белое так хочется носить,
Чтоб новый этот голод утолить.»


Отрадно слышать мне такую речь,
Ведь я уже устал тебя стеречь.
Хоть сердце героини холодно,
Мне покорить его не терпится давно.
«Но кто ты?» -- задала она вопрос ему --
Кто затаился в том густом дыму.
«Огонь,» -- был голос ей из мглы, --
«И одиночество, и гордость мне твои милы.»


«Тогда, огонь, придется тело остужать,
Чтоб я позволила тебе свое обнять,» --
Проговорив, скользнула вниз она,
Словно невеста, Богом суждена.
Как в пламенное сердце дар,
Он принял прах Жанны д'Арк
И над толпою свадебных гостей
Он пепел ее платья белого воздел.


Как в свое пламенное сердце дар,
Он принял пепел Жанны д'Арк,
И тут ей стало ясно, словно днем:
Коль он огонь -- ей быть ему углем.
Я видел боль, я видел страх
И славы блеск в ее очах.
Я сам любви лелею огонек --
Но вот зачем так ярок он и так жесток?








«ЭНЕРГИЯ РАБОВ»

(1972)






ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЭТИ СТРОКИ



Добро пожаловать в эти строки
Идет война
но я попробую устроить тебя поудобнее
Не следи за моей беседой
это просто нервозность
Разве я не занимался с тобой любовью
когда мы вместе изучали Восток
Да, дом сейчас другой
деревню скоро займут
Я убрал все
от чего неприятелю может быть удобно
Мы одни
пока не сменится время
и те, кого предали
не вернутся паломниками к этому мгновенью
когда мы не поддались
когда мы упорно отказывались
называть тьму поэзией






ЕДИНСТВЕННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ



Это единственное стихотворение
которое я могу прочесть
Я единственный
кто может написать его
Я не убивал себя
когда всё пошло не так
Я не обратился
ни к наркотикам, ни к учению
Я пытался уснуть
а когда не мог спать
я научился писать
Я научился писать то
что можно будет прочесть
такими ночами, как эта
таким, как я






ПОРТРЕТ ДЕВЧОНКИ



Она сидит за деревянными ставнями
очень жарким днем
Комната темна, фотографии мрачны
Она глубоко обеспокоена
тем, что у нее бедра слишком большие
а задница жирная и уродливая
К тому же она очень волосата
Везет американским девчонкам, они не волосаты
Она слишком обильно потеет
В темных волосках над верхней губой
оседает тонкая испарина
Показать бы ей
что такие волосы и такие ляжки
делают с такими, как я
К сожалению, я не знаю, кто она такая
и где живет
и вообще, живет ли она
Об этой личности нет никакой информации
кроме той, что в этих строках
и позвольте мне все расставить по местам
что до меня
так с нею вообще все в порядке






Я РАЗЛИЧИЛ РЕЛЬЕФ ТВОЕЙ ГРУДИ



Я различил рельеф твоей груди
сквозь твой костюм на День Всех Святых
Я знал, что ты в меня влюбляешься
поскольку никому больше не дано было различить
наступление твоей груди в его воображение
то было упоенье твоей необычайной скромностью
для меня и только для меня
сквозь которое ты впечатала в мой бесформенный голод
ни с чем не сравнимый и окончательный рельеф твоей груди
точно двух глубоких окаменевших раковин
который останется со мной на всю ночь и возможно навсегда






ПОБЕГ



О дорогая (как мы бывало говорили)
ты широкобедра и добра
Я рад, что мы перемахнули через стену
этого презренного дзэнского монастыря
Мы не совсем молоды
но какое-то наслаждение еще осталось
в том, чтоб улизнуть от этих кожаных мешков
И пока мы лежим здесь, в Акапулько
не совсем в объятиях друг друга
несколько молодых монахов шагают цепочкой
сквозь снега Горы Лысой
дрожа и пердя в лунном свете:
в их медитации есть пассажи
о нашей любви, и они желают нам добра






Я УМИРАЮ



Я умираю
потому что ты не
умерла за меня
и мир
до сих пор тебя любит


Я пишу это, поскольку знаю
что твои поцелуи
рождаются слепыми
от песен, что касаются тебя


Мне не нужна цель
твоей жизни
Я хочу потеряться среди
твоих мыслей
так, как ты слушаешь Нью-Йорк
когда засыпаешь






1967



Я знаю, что нет такой штуки
как рай или ад
Я знаю, что сейчас 1967-й
но спишь ли ты, спала ли ты
с кем-нибудь из моих друзей
Это не просто то, что я хочу знать
это единственное, что я хочу знать
не о таинствах Б-га
не о себе
и не о том, прекрасен ли я
Единственная мудрость, что нужна мне
это знать, один я
или не один в твоей любви






УРОДЛИВ В СОБСТВЕННЫХ ГЛАЗАХ



Когда мне случается видеть тебя
я забываю на миг
что я уродлив в собственных глазах
поскольку не завоевал тебя


Я хотел, чтобы ты меня предпочла
всем мужчинам, которых знала
ведь я раздавлен
в их обществе


Я часто молился за тебя
вот так
Позволь мне иметь ее






ПРЕДАТЕЛЕЙ НЕТ



Предателей нет среди женщин
Даже мать не скажет сыну
что они не желают нам добра


Ее не приручить беседой
Отсутствие -- единственное оружие
против превосходного арсенала ее тела


Она приберегает особое презрение
рабам красоты
Она позволяет им смотреть, как умирает


Простите меня, партизаны
я пою это только для тех
кому плевать, кто выиграет войну






Я БРОСИЛ ЖЕНЩИНУ



Я бросил женщину давно
А повстречал недавно
Она сказала, что мои глаза мертвы
И что со мной неладно


Я видел, что она не лжет
И отвечал правдиво:
Глаза не будем брать в расчет
С тобою -- что за диво?


Усни же, верная жена
Дождись меня -- вот главное
То, что в моих глазах мертво
В любви твоей -- подавно






НЕВИДИМ СЕГОДНЯ



Я сегодня вечером невидим
Видят меня только определенные робкие женщины
Все свои отвратительные дни видимости
я тосковал по их улыбкам
Теперь они выглядывают из своих затрапезных
планов-на-вечер
чтоб мы могли приветствовать друг друга
Сестры мои
сестры моего разметанного племени
падкие на третьеразрядных любовников
они улыбаются мне показать
что нам никогда не встретиться
коль мы позволим
упорствовать такому порядку вещей
при котором жалкие людишки -- мы сами






ЛЮБОВЬ ЭТО ПЛАМЯ



Любовь это пламя
опаляет всех
обезображивает всех
Так мир оправдывается
за свое уродство






УГРОЗА



Это угроза
Ты знаешь что такое угроза
У меня нет личной жизни
Ты покончишь с собой
или станешь такой же, как я






ТЕМНЕЕТ В ЧЕТЫРЕ



Сейчас темнеет в четыре
В ветровом стекле полно ночи и холода
мотор работает ради обогревателя
Мы, в конце концов, себя прощаем
и касаемся друг друга между ног
Наконец-то я ощущаю хоть какое-то тепло в наших поцелуях






ПОДАЛЬШЕ ОТ ЗЕМЛИ



Терез и Диэнна избегают меня
Терез и Диэнна
вот какой я великий поэт


ГОРИЗОНТ


и художник впридачу
Я мог бы пересилить себя и полюбить
ебстись в Нью-Йорке
подальше от земли
зато мечтательно и смело






МОЯ КОМНАТА



Приди ко мне в комнату
Я думал о тебе
и подклеил самого себя






ДОРОГА В ЛАРИССУ



Я заблудился
когда встретил тебя на дороге
в Лариссу
на прямой дороге между кедрами


Ты решила
что я человек дорог
и полюбила меня за то, что я такой
А я не был таким


Я просто заблудился, когда
встретил тебя на дороге
в Лариссу






Я НАКАЗАН



Я наказан, когда не потею
или когда пытаюсь чего-нибудь изобрести
Я один из рабов
Вы же -- служащие
Вот почему я ненавижу ваш труд






ВЕК ВОДОЛЕЯ



Добро пожаловать в эту книгу рабов
которую я написал, пока ты был в изгнании
везучий ты сукин сын --
пока мне приходилось состязаться
со всеми дряблыми лжецами
Века Водолея






УБИЙЦЫ



Убийцы, управляющие
другими странами
пытаются зацапать нас
чтоб скинуть убийц
управляющих нашей
Я, например
предпочитаю правление
наших собственных убийц
Я убежден
что иностранный убийца
убьет нас больше
чем старый знакомый убийца
Если честно, то я не верю
что кто-то там
действительно хочет, чтобы мы решили
свои социальные проблемы
Я во всем этом основываюсь на том, что испытываю
к своему соседу
Надеюсь только, он не
станет еще уродливей
Следовательно, я патриот
Мне не нравится видеть
горящий флаг
поскольку это возбуждает
убийц по обе стороны
на неудачные излишества
которые весело длятся
довольно неостановимые
пока все не сдохнут






ЧИСТЕЙШИЙ ИЗ ПОВОДОВ



Его самоубийство просто не было загадкой
в особенности для тех из нас
кто фотографировал его
с открытым ртом
сквозь копоть точек


Мы видели, как он встретил девушку
довольно случайно
синяя ночь поместья
опиралась на лимонные деревья
напоминающие оркестры с маленькими личиками


Мы стояли на краю
пулевого отверстия, заглядывая вниз
а он зашнуровывал ее огромный новый сапог
боа-констриктором


Пой ему, Леонард
твоя любовь к меду дает тебе право
носить его дождевик
и его жгучий лосьон
по этому чистейшему из поводов






ТЫ ПОСТУПИЛА НА РАБОТУ



Ты поступила на работу в ООН
и стала шпионить
на южноамериканское правительство
потому что тебе на все было плевать
и ты говорила по-испански
Это случилось через несколько лет после того, как мы занимались любовью
в медовом воздухе осеннего Монреаля:
Афины были прекрасны в старину
аптеки -- бесплатны
Мы знали десять лучших городов наизусть
Смерть Властям
уничтожившим стиль путешествий
Пускай заикаясь выбалтывают свои банальные секреты
над твоими длинными ногами и узкими пальцами
Пускай подавятся твоей одеревеневшей любовью
Смерть Авангарду
Смерть Хунте
Смерть Паспортному Контролю






ЛЮБАЯ СИСТЕМА



Любая система, изобретенная вами без нас
будет разрушена
Мы вас уже предупреждали
и ничего из выстроенного вами не устояло
Внемлите, склоняясь над своими кальками
Внемлите, закатывая рукава
Внемлите еще раз
Любая система, изобретенная вами без нас
будет разрушена
У вас есть наркотики
У вас есть пушки
У вас ваши Пирамиды ваши Пентагоны
Со всей вашей травой и пулями
вам на нас больше не поохотиться
Отныне всё, что станет вам известно о нас, --
это вот это предупреждение
Ничего из выстроенного вами не устояло
Любая система, изобретенная вами без нас
будет разрушена






НАСТАНЕТ ДЕНЬ



Настанет день
и вы почувствуете на себе
презрение рабов
Тогда уж не так легко поговорите
о нашей свободе и нашей любви
Тогда воздержитесь
предлагать нам свои решения
Вам есть много о чем думать
Мы думаем лишь о возмездии






Я СТАРАЮСЬ ПОДДЕРЖИВАТЬ СВЯЗЬ



Я стараюсь поддерживать связь, где бы я ни был
Я не утверждаю, что люблю тебя
Я не утверждаю, что все уже придумал
Солнце бьет в стеклянный потолок
Моя работа зовет меня
сладко, словно поет ручеек
возле моей хижины в Теннесси
Я слушаю за своим столом
и я почти готов простить
тех, кто пытался нас сокрушить
своими отменными системами
Красота твоя повсюду
ее мы возгоняли вместе
из всех наших трудных времен


Ты никогда не ощутишь, что я веду тебя
Навсегда я избежал твоего благоговенья
У меня и в мыслях нет заковать тебя в кандалы
И ничего по твоему поводу я не замыслил
У меня нет молитв, в которые можно тебя вставить
Я живу для тебя
без воспоминаний о том, что ты заслужила
или чего не заслужила






МОЯ АЛЧНОСТЬ



Не ради того, чтобы сказать тебе что-то
но ради того, чтобы жить вечно
пишу я это
Это алчность мою ты любишь
Я ничего себе не оставил
Я презирал любые почести
Великодержавная и таинственная
алчность моя сделала из тебя рабыню






ТВОИ ГЛАЗА



Твои глаза очень сильны
Они пытаются меня изувечить
Ты вкладываешь всю свою силу
в свои глаза
поскольку не знаешь
как быть героем


Ты неверно выбрал свой идеал
Не героем
а тираном
ты тщишься быть
А поэтому слабость --
твое самое привлекательное свойство


У меня для тебя нет планов
Твои опасные черные глаза
залипают на ближайшей девчонке
или ближайшем зеркале
пока ты весь в надеждах скачешь
от профессии к профессии






ЭТО ВОЙНА



Тут некому
показать эти стихи
Не зови друга в свидетели
тому, что должен сделать один
Вот мой пепел
Я не намерен облегчать тебе труд
своим молчанием
Ты пока не так силен, как я
Ты мне веришь
но я тебе -- нет
Это война
И ты здесь для того, чтоб быть уничтоженным






МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ ПРОЧЕСТЬ



Мне бы хотелось прочесть
одно из тех стихотворений
что ввергли меня в поэзию
Я не помню ни строчки
и не знаю, где искать


То же самое
произошло с деньгами
девчонками и разговорами заполночь


Где те стихи
что увели меня прочь
от всего, что я любил


стоять тут
голым, с мыслью о том, как обрести тебя






СТИХИ НАС БОЛЬШЕ НЕ ЛЮБЯТ



Стихи нас больше не любят
они не хотят нас любить
они не хотят быть стихами
Не призывают нас, говорят
Мы не можем вам больше помочь


Хватить рыбачить
в Реке Большого Сердца
Оставьте нас в покое
Мы становимся чем-то новым


Они вернулись в мир
остаться с теми
кто вкалывает всем своим телом
у кого нет планов спасать мир
Они никогда никого не развлекали


Я живу на реке в Майами
в условиях, которых не могу описать
Я вижу их иногда
недосгнившие, полурожденные
окружают они мышцу
точно закатанный рукав
ложатся в свою жижу
заняться любовью с зубьями пилы






ОСТАНЬСЯ



Останься
останься еще ненадолго
тень робкая
моего упокоения
так легко прикованная
к дыханью, еще не задал
я первый свой вопрос


Ты -- глад
ты можешь обезоружить
любой аппетит


Какие объятья
удовлетворят дитя
что не захочет убивать?






ЭТИКЕТ



Ковчег, что строишь ты
в своем дворе
Впустишь ли меня в него
Выпустишь ли
Не думаешь ли ты
что всем нам следует изучить правила Этикета
прежде чем учиться Магии


Нью-Йорк, 1967






ВУАЛЬ



Вуаль была меж ними
сотканная из доброй пряжи
и вовсе не небрежно


А значит, они ее не игнорировали
не тыкали в нее, но почитали
то, что скрывало их -- скрывало друг от друга


Так служили они своей любви
подобно старым испанским мастерам, что служат
Тому, Кто Себя Не Проявляет






БУДУЩАЯ НОЧЬ



Макнул себя я в будущую ночь
как долгорукий свечник
Вернулся слишком мерзкий, чтоб любить
Бесполезный, будто весь облитый жадностью
Я завладею нерожденной женщиной
когда сам буду лишь словами на бумаге






МАРОККО



Принес человеку обед
Он не хотел смотреть в мои глаза
Ел в мире






НЕ ТОТ ЧЕЛОВЕК



Они заперли человека
который хотел править миром
Идиоты
Не того заперли






ОДНО



Одна из ящериц
выдувала пузыри
отжимаясь на древесном стволе
Я отжимался сегодня утром
на ковре
и выдувал пузыри жвачки Базука
вчера вечером в машине
Я верю: мистики правы
когда говорят, что все мы -- Одно






ЭТО МОЙ ГОЛОС



Это мой голос
но я лишь шепчу
Поразительная вульгарность
твоего стиля
заставляет мужчин думать о том
чтобы замучить тебя до смерти
а я лишь шепчу
Океан тоже шепчет
Мусорная свалка шепчет
Мы больше не желаем учиться
тому, что уже знаешь, как делать
Не осталось больше зависти
Если ты это поняла
то тебя пробьет дрожь
а я лишь шепчу
своему томагавку
чтобы сам образ этот
поверг тебя в презрение
и ослабил еще больше








«НОВАЯ КОЖА ДЛЯ СТАРОЙ ЦЕРЕМОНИИ»

(1974)






ЛЮБОВЬ МОЯ ЛЮБОВЬ МОЯ ЛЮБОВЬ МОЯ



Спросил отца я:
«Что проку в имени моем?
То, что сейчас ношу с бесчестьем
Все испятнано и страхом, и стыдом»


И любовь моя, любовь моя, любовь моя, с любовью вернись ко мне
Да, любовь моя, любовь моя, любовь моя, с любовью вернись ко мне


Он рек: «Ты в этом теле заперт
Я испытать тебя решил
Ты, как мечом, им можешь драться
Иль свою женщину смешить»


«Начнем все сызнова,» -- вскричал я
«Дозволь мне заново начать
На лик мне метку красоты поставь
На дух -- спокойствия печать»


«Я не бросал тебя, о сыне
И никуда не уходил
Но это ты ведь храм воздвигнул
Это ты, это ты мой образ скрыл


И пусть взовьется эта песня
Как дух, свободна и чиста
Пусть силы в ней тебе достанет
И против недруга щита»


И любовь моя, любовь моя, любовь моя, любовью вернись ко мне
Да, любовь моя, любовь моя, любовь моя, любовью вернись ко мне






ИДЕТ ВОЙНА



Идет война богатых с нищими
Война между мужчиной и женщиной
Война меж теми, для кого идет война
И теми, для кого -- уже победа


Тебе давно пора на войну -- что жмешь плечами?
Тебе давно пора на войну -- это начало


Со мною -- женщина с ребенком
Мне от них не по себе, но нужно
Ей ночью надо столько слов
Понять, есть ли у нас любовь
А это -- служба


Тебе давно пора на войну -- пускай там люто
Тебе давно пора на войну -- пока не бьют, но
Тебе давно пора на войну -- всем неуютно


Ты хочешь повернуть назад
Ты ненавидишь то, каким я стал
Меня легко было разбить, меня легко было подмять
Что тут война, я толком и не знал


Тебе давно пора на войну -- чур, не стесняться
Тебе давно пора на войну -- чтоб обвенчаться


Идет война богатых с нищими
Война мужчины с женщиной
Идет война ромашки с клевером
Война востока с севером
Воюют право с левом, чет и нечет


Тебе давно пора на войну -- и мы сочтемся славой
Тебе давно пора на войну -- хоть лошадь сдохла
Тебе давно пора на войну -- ты что, оглохла?








«СМЕРТЬ ЛОВЕЛАСА»

(1979)






ЛЮБОВЬ НЕ ОСТАВИТ СЛЕДА



Как туман не оставит шрамов
На темно-зеленом холме
На тебе не оставлю я шрамов
Не оставишь и ты их на мне


В окна, по темным ступеням
Дети уйдут навсегда
Как стрелы без мишеней
Как оковы из льда


Если мы с тобой станем как братья
Любовь не оставит следа
Затеряется в наших объятьях
Как в свете солнца звезда


Как листик помедлит чуть-чуть
Сдаваясь под натиском тьмы
Ты мне голову склонишь на грудь
И вместе забудемся мы


Как ночи безлунные терпят
А ночам без луны нелегко
Так и мы с тобой перетерпим
Когда кто-то из нас далеко


Если мы с тобой станем как братья
Любовь не оставит следа
Затеряется в наших объятьях
Как в свете солнца звезда






ЙОД



Я звал тебя, я знал, что я теряю
За взводом взвод -- на то ведь и война
Ты снизошла и прижгла мне рану
Мне йодом красота была твоя


Просил пощады я, молил прощенья
Не выучив любви твоей урок
Но ты шепнула мне: не волнуйся
Ведь отбывать иначе можно срок


Замки твоих темниц несокрушимы
Там столько света, что ослепнет крот
Со мной осталась ты из состраданья
Но твоя жалость жалила, как йод


Твои лобзанья, горькие, как йод
Твой аромат, удушливый, как йод
И ласка, что лишь йодом отдает


И пальцы твои жгут меня, как йод
И моя похоть тщетна, точно йод
Испарина притворства тело жжет
И твоя сладостная щедрость -- йод






Я ЖЕНЩИНУ ОСТАВИЛ

Я женщину оставил
Мы встретились случайно
Она сказала, что мои глаза мертвы
Что стало с тобой, милый
Что стало с тобой, мой милый
Что стало с тобой, милый
Что стало с тобой?


Я видел, что она не лжет
Мне тоже лгать был не расчет
Что бы там ни было в глазах
С красой твоею стало
С красой твоею стало
С тобой самою стало
Стало со мной


Нас привело в чью-то постель
И там мы пали вместе
Словно звери быстры были мы
Текущими как реки
Свободными как реки
Свободными как реки
Свободными как мы
Так как и должны
Так как и должны
Милая








«СМЕРТЬ КАВАЛЕРА»

(1978)






Я ОПУСТИЛСЯ НА КОЛЕНИ У РУЧЬЯ



Я опустился на колени у ручья, который проявлял себя на полированном деревянном полу квартиры над Центральным Парком. Щит с перьями крепился к моему левому предплечью. Шлем с перьями опущен мне на голову. На меня возлагалась обязанность защитить сироту и вдову. От этого мне стало так хорошо, что я забрался на двуспальную кровать Александры и расплакался самым общим манером о судьбе всех людей. Потом зашел следом за нею в ванную. Она, казалось, становилась золотом. Она высилась передо мной, огромная, как хранительница порта. Как мог я даже помыслить о том, чтобы покорить ее? Жестом хромовой руки с гигантской сигаретой Голуаз она дала мне понять, чтобы я сдался и поклонялся ей -- что я и делал целых десять лет. Так началась непристойная наука моей карьеры кавалера.






КАФЕ



Красота моего столика.
Треснувшая мраморная столешница.
В десятке столиков от меня девушка с каштановыми волосами.
Пойдем со мной.
Мне хочется поговорить.
Я принял наркотик, от которого хочется разговаривать.




КОММЕНТАРИЙ -- КАФЕ



Записные книжки указывают, что кафе это располагалось возле набережной в Пирее. Я не смог его отыскать. Расспросив, я выяснил, что его снесли, а мраморные столешницы выбросили в бухту. Брюнетка, которая и тогда была худой, теперь скелет. Ее летнее платье без рукавов висит на проволочной вешалке на распродаже на улице Делут. Маленькие картонные коробочки Макситона, плоские металлические контейнеры Риталина со скользящими крышечками совершенно исчезли из аптек самообслуживания. Приятная беседа немедленно растворилась в солнечном свете -- именно поэтому говорили настойчиво, едва переводя дух. Стоя на набережной, я видел какие-то призрачные формы в глубине, но мне сказали, что это затопленные бутылки Явекса.






ОБМЕН



Я бы не мог сменить тебя на соловья. Я бы не мог сменить тебя на птицу золотой чеканки. Ты отнял мою музыку. Посадил меня сюда с затупленным языком, чтоб только слушал. Кто-то играет на рояле обеими руками. Кто-то шепчет на ухо ее пастырю. Мне так и не довелось носить свои высокие кожаные сапоги. Я никогда не стал знаком всего высокого и нервического. Ты вверг меня в ссору с женщиной и сказал: Вот твой голос. Ты положил луну под микроскоп. Ты пригасил красоту всего, что не она, а затем пригасил и ее красоту. Я так и не выстроил амбар. Только раз скакал я бок о бок с Малым Марли. Кто-то жмет старый аккордеон. Исполняют национальный танец. Патриоты собрались вокруг. О сир, вы были так прекрасны женщиной. Вы были так прекрасны песней. Вы так уродливы, когда стали богом.




КОММЕНТАРИЙ -- ОБМЕН



Мне кажется, это может считаться замечательной религиозной поэзией, а также заслужило себе место в анналах сетований. Сапоги -- от Кларанса, из бутика с алюминиевым фасадом на Елисейских Полях. Малый Марли был чемпионом родео из Теннесси, он продал автору хромую кобылу в конце шестидесятых годов.






СМЕРТЬ ЭТОЙ КНИГЕ



Смерть этой книге или на хуй эту книгу и женитьбу эту тоже на хуй. На хуй двадцать шесть писем моей трусости. Еб твою мать за то что разбила зеркало и выбросила пинцет для бровей в окно. Твою мертвую постель одну ночь за другой и нечем согреться кроме детского лепета. На хуй женитьбу и теологию и холодное спокойной ночи. На хуй идолопоклонничество гневу и священников которые так говорят. Как они смеют. Как они смеют. Спасибо за суждение обо мне. Убийство и скорый поезд до Парижа и я худой снова в своем синем плаще, и Барбара ждет в отеле на площади Клуни. На хуй ее за то что так и не объявилась.




КОММЕНТАРИЙ -- СМЕРТЬ ЭТОЙ КНИГЕ



Такой книги давно уже не появлялось. Современному читателю представлена структура разгрома, сквозь которую он без робости может наблюдать триумф блистающего гения. Рукопись у меня сейчас под рукой. Писал он ее много лет. А вы все тем временем говно свое перемалывали. Станет ясно, что он -- выдающийся стилист своей эпохи и единственный честный человек в городе. Он не ссорился со своими голосами. Записывал все прямо из воздуха. Те, кто знает, называют это работой, и не следует путать ее с восточным трансом.






ДРУГАЯ КОМНАТА



Я поднялся по лестнице с ключом и своим коричневым кожаным саквояжем и вошел в комнату восемь. Я слышал, как следом по ступенькам идет Элис. Комната восемь. Моя собственная комната в теплой стране. Кровать, стол, стул. Возможно, опять смогу стать поэтом. Элис чем-то шумела в коридоре. За окном в свете позднего дня виднелся океан. Следует смотреть на океан, но мне не хочется. Внутренний голос сказал: Запоешь снова, только когда оставишь распутство. Выбирай. Вот место, где сможешь начать заново. Но я хочу ее. Позволь мне взять ее. Кинься на свою зажатость и берись за перо.


Она чем-то гремит в коридоре
Заходи, говорю я
Она заходит
На балкон
Встать позади
Перегнись, говорю я
Юбку наверх
В руку плюнуть
чтобы раскрылась
Закат наблюдать
сквозь ее прическу
Ты как-то связана
с гостиницей, возможно, горничная? Говорю я
Нет, я та
о ком ты пишешь, отвечает она
та кто на парусах соскальзывает
по столпам крови
от мозга к перемычке
и теряется в твоих не удержанных руками брюках
Я заставляю себя воплотиться


Как благородно я себя почувствовал, написав эти строки. Элис исчезла. Эманации моих трудов очистили коридор. И насколько больше удовлетворения приносит такая сосредоточенность, нежели забавляться с чужим присутствием или, что еще хуже, беспокоить чужое сердце.




КОММЕНТАРИЙ -- ДРУГАЯ КОМНАТА



Но ты побеспокоил мое сердце. Хоть ноги мои и сделаны из нержавеющей стали, и на уровне моих ягодиц рыбка описывает в воздухе круги, я все же беззащитна, когда ты бередишь мне сердце. Я пчела в твоем мире. Я белочка. Я слишком быстро двигаюсь. Слишком скоро умираю. Песня твоя жестока и самолюбива. Тебе не хватает восторга, чтобы выразить меня. Я так чудесно пахну морем. На чем-то разорванном во мне -- повязка из водорослей, повязка из водорослей в один слой. Тщетно искать встречи с тобой в разгар твоего учения, однако я надеялась, что ты упадешь на острие копья, покинешь своего хозяина и заживешь со мною на пляже военных за Отелем Гэд. Ноги мои застряли в музыкальном автомате с тех самых пор, как ты ушел. Я голландка, я молода, я обогнула мир под парусом. Верни рыбку в мой анус и верни пчелу к своему распухшему укусу. И помни меня, Зеленоглазую, помни свою контуженную блудницу и клочья пены ее безжалостного бритья. Я возникла в этом мире с тобою вместе, когда ты потерялся в гордыне своего одиночества. Я взяла тебя в ванну, взяла тебя в постель и насыпала песок тебе в уста у океана.
Прости меня, Элис, прости меня накарябано через весь морской пейзаж на этой гигантской открытке.






МОЯ ЖЕНА И Я



Моя жена и я занимались любовью сегодня днем. Мы вместе укрылись от света нашего желанья, лоб в лоб. Позже она спросила меня: Мой вкус тебе был сладок? Дорогая моя спутница, сладок. Сегодня вечером я с удовольствием наблюдал, как она раздевается и натягивает свою байковую пижаму. Я прижимал ее к себе, пока она не уснула. Потом закрыл свет, вышел из комнаты осторожно и спустился сюда, к тебе.




КОММЕНТАРИЙ -- МОЯ ЖЕНА И Я



Кто может зайти за первые четыре слова? Кто может проскочить мимо последних шести?
Поэт двух великих близостей, ты снова возник, чтобы объединить наши суровые заботы.
Где она теперь? Где эта байковая пижама? Где твоя нежность к Женщине и Б-гу?
Я знаю, ты где-то жульничаешь; тем не менее, я согласен на то, чтобы утонченная случайность этого абзаца меня глубоко тронула.
Ребенком у меня и мысли не возникало об этой работе, однако мне не стыдно быть твоим толкователем.






НОВОСТИ, КОТОРЫЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ НЕНАВИДИШЬ



Ёбаная блядища, я-то думал, тебя действительно интересует музыка. Я думал, твое сердце исполнено некоей печали. Я бы залез с тобой под стол и съел бы яйцо всмятку. Обязательно скажу младшему братишке не делать того, что сделал я. Я буду тебя настраивать, пока струны не лопнут. Коммунисты не знают, какое ты на самом деле зло.
Мы отличаемся от тебя. Вот тебе новости, которые ты по-настоящему ненавидишь. Вот новости, от которых звонят колокола и занимаются пожары, пока твой дружок подносит тебе обед из волосяных клубков. Меня допустили сквозь витражные тени туда, где твоя вонь не приветствуется. Как смеешь ты обращать на нас внимание? Сейчас я буду есть. Я объявил тебе войну во веки вечные. Под видом шляпы я сорву с тебя брови. Я останусь здесь, на солнышке, еще очень надолго. Снова подступает аромат. Тебя он не достигнет. Он не зовет тебя закрыть глаза в бурю. У меня внутри возопили трубы, и король мой уже дома. Я вновь судим с состраданием.




КОММЕНТАРИЙ -- НОВОСТИ, КОТОРЫЕ ПО-НАСТОЯЩЕМУ НЕНАВИДИШЬ



Иногда освежает принять позу бескомпромиссной непреклонности. Как показывает поэт, вслед за неразбавленным выражением своих ненавистных припадков идут сюрпризы и награды.
Однако, ежели вы необучены тонким преобразующим процессам языка, лучше всего не записывать своих уродливых мыслей. А если без этого нельзя, не показывайте их тому, кто обладает силой их перевоплощать. Он не сможет вам помочь. Он не оправится от того, что сам же и начал.






Я РЕШИЛ



Я решил подстегнуть литературу на несколько лет. Поскольку вы сердитесь, я решил разозлить вас. Я заражен бредовым ядом презрения, когда засовываю свой огромный нос в ваши жизни и ваши труды. Презрению я научился от вас. В слове филистимлянин подразумевается жизненная сила, которой у вас нет. Этот абзац не схватить железным кулаком. Это понятно сразу же. Он отвращается от вашей любви. Он уже насладился вашим обществом. Мой труд живет.






ЖУЧОК



Не бойся. Где тот жучок, которого я тебе дал? Вот компаньон тебе где-то в этой комнате. Вот мой мир. Эти слезы тебе помогут. Я усадил тебя за стол посреди ночи. Я позволил тебе идти к своей боли. Позволил тебе приблизиться. Позволил тебе войти. А теперь у тебя нет для себя имен. Теперь ты мое создание. Вот милосердие. Вот чистые слезы. Теперь можешь со мной говорить. Я не отберу у тебя твоих трудов. Ты уже устал от моего милосердия? Наплакался ли? Ухватил ли мой образ? Это голос того, кто сворачивает в сторону. Это мой святой труд. Он изменил мир с тех пор, как ты начал это слово, а ты до сих пор читаешь инструкции. Где твой жучок? Ты был доволен, что не хочется его убивать. Клятва в вечной дружбе между тобой и жучком вспухла у тебя на губах. Это трогательно. Ты -- тот жучок, которого я не раздавлю, такой суетливый в свете моих глаз. Вот комната, что я тебе приготовил. Вот здесь ты и подготовишь свадьбу. Ты сведешь с нас пятна. Выметешь те покои, где я леплю свои слова. Теперь можешь забрать свое каменное сердце. Кто-то проходит под твоим окном, слегка прихрамывая. Наружу ты выглянуть не можешь, а это тоже мой мир. Приди ко мне еще раз, когда не устал, когда твоя паника заставит остро почувствовать меня, и совершенство моего мира согнет тебя в позоре.




КОММЕНТАРИЙ -- ЖУЧОК



Найдется ли такая современная читательница, которая поднимется до этой страницы? Найдется ли достаточно спокойная? Та, что подготовилась? Найдется ли такая стена в Лос-Анжелесе, на которой такой жучок мог бы появиться?
Я два часа сидел без движения в хижине на горе. Ночь пулисирует сверчками. В моем абажуре бьется муха. Его книга лежит передо мной раскрытая, но я не знаю, как приблизиться к чистоте этого отрывка.
Во всех писаниях Запада говорил ли когда-нибудь Б-г так же нежно?






АЛТАРЬ



Есть у этой книги определенная власть, которую нельзя отрицать, хоть отрицать ее ты и пытаешься каждым своим словом. Отрицай ее здесь. Омерзительнее ли я тебя? Счастливее ли? Где-то в начале Библии мне рассказывают, как выстроить Алтарь. Его нужно воздвигать из неотесаного камня. А ты такой печальный каменотес. И забавный враг. Особенно когда открываешь нам все свои стандарты тесаного камня. Можешь поклоняться здесь. Можешь вырвать сердце из этого абзаца.




КОММЕНТАРИЙ -- АЛТАРЬ



На этом алтаре печется множество сердец. Вот сердце за прекрасным коричневым соском, который не желает восставать. Вот сердце того, кто пытался идти за мной след в след, когда я уже остановился. Вот сердце того, кто высоко надо мною и наклонился, чтобы стать мне соперником. Вот сердце идолопоклонника, сказавшего, что Б-г -- это одна любовь. Сердце моей служанки здесь -- она служила мне слишком долго. Вот сердце, которое не верило в каменный нож. Вот сердце, что завидовало, и сердце, что сдалось безликости этого чуда. Среди тех немногих, что я предложил, есть и моё, сердце переводчика, пытавшегося переложить в обыденное пользование высшие команды чистой энергии, кто не отрицал собственной склонности повиноваться. Если эти сердца мои и вырезаны плохо, то потому, что АЛТАРЬ соблазнил меня поддаться настроению счастливого беззаботного мясника.






БРАК



Я сказал: Поскольку между нами все так ужасно, я пойду и остановлю собой египетскую пулю. Она ответила: Это прекрасно. Тогда я смогу покончить с собой, и дитя попадет в чужие руки. Здорово, сказал я. Югг, югг, югг, ответила она. Что ты со мной сделала, сказал я. Одинокие, сказали мы. Ночи рук на нас. Твоя недоброта, сказали мы. Твой резкий язык. Дай мне время. Ты никогда не поумнеешь. Твои предки. Мои предки. Иди на хуй, сказал я. Говно ты. Хватит орать. Терпеть не могу. Ты ничего терпеть не можешь. Никто не в силах так жить. Перед ребенком. Пусть учится. Это бестолку. Еще как, блядь, бестолку. Эта кухня когда-то была прекрасной. Масляные лампы, порядок, накрытый стол. Шаббат соблюдался. Вот чего я хочу. Ты этого не хочешь. Ты не знаешь, чего я хочу. Ты обо мне ничего не знаешь. И никогда не знал. Ни с самого начала. Ни сейчас.
В царствах, где брак этот свершился, где брачный мир шумит и не смолкает, где Адам с Евой глядят друг на друга не наглядятся, основы безупречны и прочны, шерсть зверя твоего топорщится черным пламенем, а твои груди, то в девичестве, то в материнстве, притягивают к себе мое лицо, наш голод благословен солнцем и луной, кольцо танцоров вокруг дома, в котором комната укрыта и постель в ней расстелена, на которой голод этот воссоединен, где голод диктует точные приказы избранным, что не могут покинуть друг друга.




КОММЕНТАРИЙ -- БРАК



Брак этот заключен замком. Войти в него невозможно. Это брак, и действует он как таковой, исцеляя себя в то же мгновение, когда обречен. И в каждом доме этот брак, и никому не объяснить его. В наш день кажется он хрупким и легко нарушаемым, но все равно он -- глубочайшее посвящение, и никакому чужаку в него не вторгнуться.




КОММЕНТАРИЙ II -- БРАК



Он вешает корону над своею грязной кухней и ждет, чтоб мы соединили руки и прочли молитву.






ФОТОГРАФИЯ



Моя темная спутница фотографирует меня среди маргариток.
Моя жизнь в искусстве.
Она прекрасна, когда улыбается.
Ей следует улыбаться чаще.
У нас с нею одна природа.
Мы ленивы и пленительны.
Однажды мы вернемся к тому ручейку в Теннесси,
и она меня пристрелит из 22-го калибра.
Щелкни меня в шляпе.
У нас куча пленки.
Я научил ее приветствовать мужчину утром.
Такие вещи потерялись во времени
вместе с арками и золотыми розгами.
Она попросила меня обучить ее им --
забытым обычаям, которые я случайно помню.
Я рассказал ей о том времени,
когда Адам и Ева пытались покончить с собой,
но еще не созданные дети Млечного Пути
подняли против них всю камарилью.
Некоторые маргаритки вымахали мне до бедра.
Очень ярко.
Маргаритки сияют солнцу в ответ.
Ветер полирует воздух.
Какой-нибудь дурень может попробовать отыскать здесь какие-нибудь жалобы.
Снимите нас вместе.






ВЕРОЯТНО, ВЕСНА



Такому-то осточертело все это дерьмо, но ему не так уж и плохо сегодня, поскольку уже, вероятно, Весна. Белье на солнцепеке рассказывает непристойную семейную историю о власти и любви, но это не важно, поскольку уже, вероятно, Весна. Джек разжирел, а Джейн скрючило от Чумы. Но сегодня не нужно выбирать, поскольку уже, вероятно, Весна. Ты далеко не летчик, далеко не матадор, и ты далеко не тот, кого жду я до сих пор, но я не стану тыкать тебя носом в то, что ты не совершил, поскольку уже, вероятно, Весна. Я теперь могу рожок послушать, и у мельницы постоять могу, я могу подумать о своем верном псе, похороненном в снегу. Салли утратила свой аромат, и разбитое сердце ее не выдаст, но она закусит губу и начнет все с нуля, поскольку уже, наконец-то, Весна. Баращки скачут сквозь пасхальный обруч, чтобы бессонный смог уснуть, но его застали без ножа и вилки, поскольку уже, вероятно, Весна. Вероятно, Весна. Можешь отдать все свои деньги за час. Можешь возобновить свой план детства. Ты наг, и голодна змея, но злобная тварь не ужалит со сна, поскольку уже, вероятно, Весна. Все ядовитые тучи осели в наперсток, и ты предложил мне выпить до дна, но затем швырнул его прямо в камин, поскольку уже, вероятно, Весна. Но давай потише, давай послушаем флотский оркестр. Прекрасные на вид парни, к тому же играют Национальный Гимн. И пот их сладок под шерстяной формой, жарко и чешется, но завтра они все будут в белом, поскольку уже, вероятно, Весна. Это страсти Господа нашего. Это лестница сквозь ее волосы. Это славное поле, такого не отыскать в городе. Это то, чего ты никогда не отыщешь снова, такое нежное и такое дикое, -- так преклони же колена и поклонись тому, что являет нам Имя, поскольку уже, вероятно, Весна. О встань, отдай же должное тому, что что швыряет твою жену в объятия другого, что взметает маковую шрапнель тебе в самое сердце, что зовет тебя простить то убогое преступление, что ты скорее всего совершишь, поскольку уже, вероятно, Весна.




КОММЕНТАРИЙ -- ВЕРОЯТНО, ВЕСНА



Я бы хотел утратить веру в этого поэта, но не могу. Мне хотелось бы сказать, что я обнаружил в нем нечто бойкое. Я хочу дисквалифицировать его. Он слишком близок к тому, чтобы намотать меня на себя. Мне хочется сказать, что он был чересчур богат. Хочется доказать, что жил в счастливом браке. Я хочу признаться, что только считал его хорошим, потому что неправильно его понимал. Но боюсь, что я понимаю его правильно. Я пониаю его. Сегодня ночью я понимаю его идеально -- сидя тут, под ярко-синим небом лос-анжелесской ночи, отяжелев от китайской пищи, в мою сторону плывет слишком мало (как тут выражаются), а прокисшего так много, но это ничего, я просто не знаю, как привлечь ваше внимание. Настроение как раз то, для которого Бетховен слишком громок, Бах слишком мудр, а тишина -- чересчур хороша для того грязного сердца, что бьется у меня в груди, но я утешаюсь мелодией скрипучей шарманки, бесполезно выкручиваемой тем, за кем я следую утрами и ночами по прихоти любви и удаче игрока. Я читаю этот кусок снова и снова, довольный тем, что поэт так тщательно постарался меня не коснуться. Если б я только коснулся ее так же легко, то, наверное, не сидел бы здесь.






ДРУГАЯ СЕМЬЯ



Сестра в снегах, я взял себе другую семью,
а ты нет, я ссадил двоих детей со своих колен.
Твой брат упал, чтобы замерзнуть снова, --
на ладони своей он протягивает две крохотные фигурки белой буре


Я не мог оторваться, я взял себе другое детство,
я нарушил обещанье никогда не возвращаться, а сейчас холодно.
Я нарушил обещанье не страдать, а теперь
приходится начинать все заново, чтобы заслужить себе уединение


Твоя ошибка элегантна, моя -- неуклюжа,
мой шарф промок, и я не могу думать о себе.
Прошу тебя, гордись своим кристаллом, искусно выточенным кристаллом,
что не протекает и где ты не дрожишь


Ты можешь быть никем, я должен быть своим отцом,
преследуя другое детство своей паникой,
а ведь я должен был замерзнуть с тобой рядом, замерзнуть стоя,
над золотыми рыбками в твердом серебряном водопаде


и мне приходится забыть то, что я ненавижу, я уже
начал забывать, это больше не ненависть, это
старое детство, инфаркт моего отца,
и долгие наставления по поводу моих пуговиц и башмаков


Я оставил любимую сидеть во главе стола.
Жене моей приходится не знать, где я был,
и я вынужден объяснять, что она не права, я
никогда и не был сильным, я просто замерз вместе со своим солнечным светом во льдах


Теперь же ты одна, поистине одна,
ты одна осталась стоять,
а я предал окончания, упал под тяжестью больших снежинок,
совсем как мой отец, и как его отец


и мне нет дела снова ни до кого, все они
могут отправиться к чертям, это единственная роскошь здесь,
где всё изменяется, не становясь ничем в особенности новым, а ты
всё ждешь, чтобы тебя в отместку подрезал твой двойник






АСТМАТИК



Поскольку тебе никак не опрокинуть свою жизнь. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку паника бездомности захлестывает. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты начал поклоняться времени. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку прекрасной у тебя никогда не будет. Ты не можешь вздохнуть. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку печаль твоя никогда не вернется на родину. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты веришь, что не должен быть так далеко. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку это долина под сенью смерти. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты не можешь быть здесь.
Поскольку ты не знаешь, что подходит. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку этот мир твой -- и не твой. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты отдыхаешь, ты стараешься, поскольку ты не работаешь. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты позволил миру встрять между мною и собой. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку появлялась мысль о спокойном вздохе. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты сам хочешь выбрать путь. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты находишь язык приветствовать меня. Ты не можешь вздохнуть. Солнце играет на синей воде. Каменистый берег омыт морем. Желтые шторки засасывает в иллюминаторы. Винтам корабельным хочется, чтобы все уснули. Ты разлучаешься с неведомой женщиной в зеленом свитере. Поскольку так любишь покорять. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку не хочешь обращаться ко мне как к равному. Поскольку ты скомандовал охране запереть двери и отнять дыхание. Поскольку весь мир проштампован порядком, точно печатью в бесформенном воске. Поскольку у тебя есть Б-г правосудия. Поскольку правосудие немедленно и безупречно. Ты не можешь вздохнуть. Поскольку ты не умеешь поощрять свою разлуку. Поскольку ты разгромлен как незнакомец. Поскольку ты вдыхаешь свои вдохи сквозь маску чистоты. Поскольку ты вверяешь частоколу объективности ее зеленый свитер, вспышку острова, свою дистанцию от любви и все свои одышливые тяготы. Ты не можешь вздохнуть.




КОММЕНТАРИЙ -- АСТМАТИК



Знакомство с этой страницей может вызвать приступ удушья у тех, кто подвержен выражению состояния глубокой нерешительности, коим, вероятно, является астма. Эти зловещие ритмы выдают шарлатана, и мы зрим подрывное и великодержавное намерение разума, желающего поработить существование во имя сладкого спасения. Вот старое оружие, таящееся под личиной благотворительности; алчность, маскирующаяся под обычную молитву, и его капкан паники как приглашение к переделке себя. Я начинаю оборачиваться против этого человека и против этой книги.






РЕШЕНЬЕ ЖЕНЩИНЫ



Пусть ты меня и перехитришь, я не вернусь к тебе. Пусть чистота твоей любви подтверждается единогласным трепетом каждого перышка небесного воинства, я не вернусь к топору твоей любви, о Торжествующий муж и царь лассо для безвратных кобылиц, я к тебе не вернусь, пускай я извиваюсь в руках твоих и сдаю твоей воле всю тотальную сущность своей пыльной скорлупы здесь, в этой захваченной парильне, я никогда не вернусь, клянусь рваной занавеской своей девственности и кроваво-густым молчанием меж слов, где взорваны мосты, что я буду лгать тебе вечно и никогда больше не стану чашей для твоей нужды.






Я ХОРОНЮ СВОЮ ПОДРУГУ



Ты спрашиваешь, как я пишу. Вот как я пишу. Избавляюсь от ящерицы. Сторонюсь философского камня. Хороню свою подругу. Удаляю свою личность из строки, чтобы мне было дозволено пользоваться первым лицом столько, сколько захочется, не оскорбляя собственного аппетита к скромности. Затем подаю в отставку. Выполняю поручения мамы или кого-нибудь вроде нее. Обжираюсь. Обвиняю самых близких в том, что погубили мой талант. Затем ко мне приходишь ты. И радостные новости -- мои.






ИНОЙ БАРАБАН



Когда доходит до стенаний
я предпочитаю Арету Фрэнклин
скажем, Леонарду Коэну
Излишне добавлять, он слышит иной барабан






РАБОЧИЙ ЧЕЛОВЕК



У меня были жена и дети
Я напивался вечерами по субботам
Ходил на работу каждый день
Ненавидел богатых
Хотел выебать студенточку из колледжа
Гордился тем, что я рабочий человек
Ненавидел жопы с ручками
которые управляют революцией
Победят такие как мы
Нам не нужны слова
Вы все на коленях
ищете потерявшийся сосок
А мы стоим
Мы уже выше вас
Скоро закон станет нашим
Скоро вы испытаете наше милосердие
У меня нет друзей
У меня нет класса
Нет никаких мы
Я должен был сыграть на ваших общественных иллюзиях
чтоб залучить вас сюда посреди ночи
Обмакните свои флаги в кровь
Запалите факелы
Женщины ждут
в застегнутых наглухо белых платьях
Ваше достоинство восстановлено




КОММЕНТАРИЙ -- РАБОЧИЙ ЧЕЛОВЕК



Нам надристать на это все, поэтому и не пытайтесь угрожать нам намеками на Новый Порядок. Существа, мельтешащие вокруг этого стола, уже перевернули Мир и снова засунули его вам в жопу, точно так же, как и было раньше.






НЕЧИСТОЕ НАЧАЛО



Я спустился в порт со своей женой. По пути туда я обвинил ее в продолжении своего неумолимого автоматического штурма самой сердцевины моего существа. Я знал, что это не мудро. Я лишь собирался надавать ей по рукам и нацелить ее внимание на ставший обычным дрейф к сволочизму, но потерял контроль. В таких чертогах нет контроля. Я стал урлой. Я набросился на ее дух. Дух ее вооружился и нанес массированный ответный удар. Кажется, мы говорили о чемоданах и о том, кто из нас путешествует больше налегке. Возможность перемирия кратко изучилась затрапезными парламентерами, ни один из которых не имел полномочий взять на себя инициативу. Ты всегда тащишь с собой что-нибудь лишнее, пакет из магазина, что-нибудь из бумаги и веревочек, что нельзя сдать в багаж. Я рад, что ты мне вещи не собирала. Ты меня вечно тормозишь. Не могу же я быть акробатом, когда ты рядом обретаешься. А ты наждачка. Не могу же я быть танцоркой. Я просто покойник, когда ты рядом. Ты убиваешь. Это в твоей природе. За своей природой следи. Сапожник взглянул на нас, когда мы проходили мимо его открытой двери. От такого унижения я рассвирепел. Я полоснул опасной бритвой ей по нервам. Ее глаза изменились в цвете. Этого можно достичь, сказав Господи ты Боже мой, слегка ускорив шаг, поминутно двигая челюстью, отрицая сущность ее абсолютно и навсегда. Если б она шла быстро, я бы вынянчил ее любовь обратно как раз, чтобы успеть получить ее благословения перед тем, как судно пришвартуется. Но чего ради, она же не потерла мне спину, когда я вывихнул плечо, а ведь я ее целых три раза просил. И почему она должна, коль скоро я громил ее улыбку снова и снова. А чего ради я, раз она враг моей свободы и улыбчивая луна над моей постепенной смертью. А почему она, если я ее ненавижу за то, что ее красота умерла. А почему я, раз должна быть женщина в Иерусалиме или рядом со мной в самолете. Полусонный Старый Джон тоже нас видел, но это не унизительно, поскольку он больше меня не узнавал, а я с ним не здоровался. Видел нас и Капитан Безумное Туловище, но это не имело значения, потому что он немой, сумасшедший, живет подачками порта и знает позоры каждого. Мы уже были в порту, прямо на солнцепеке между мачтами и лавками. Говно громоздилось все выше в том Едином Сердце, что суть двигатель нашей энергии. Мы женаты: вот сердце и одно. На общей территории вооруженные духи попробовали обняться, но оба рухнули парализованные. Боль отодвинула мир. Они пытались нащупать органы пола, но те исчезли. Не было ни войны, ни перемирия, ни мира, одно наказание испорченного брака. Да и Армагеддона тут тоже не было. И вообще иди на хуй. И ты иди на хуй. Гудок, судно подходит. Придется отправляться без ее благословения в обрушившийся мир. Я не стану обвинять тебя в том, что ты испортила мне путешествие. Не стану обвинять тебя в том, что ты испортила свое отсутствие. Камелия ошвартовалась, ее белые палубы над нами, или то был Портокалиос Илиос. Я знаю имена пары судов. Я постоянно прячу ее красоту от себя самого, пока не становится слишком поздно петь ей за нее хвалы. Швартовы отданы, морские кители замелькали, повсюду советуют поспешить и грозят потерянным временем. Я смотрел на нее, а она становилась прекрасна и спокойна. Не получу я благословения. У путешествия нечистое начало. А ей еще тащить мертворожденные благословения в гору.






АНЖЕЛИКА



Анжелика стоит у моря
Что бы я ни сказал, слишком громко для ее настроения
Придется вернуться
миллион лет спустя
со скальпом моей старой жизни
болтающимся на одной руке






СЛЕДУЮЩИЙ



В Милане всё лучше.
В Милане всё гораздо лучше.
Мое приключение подсластилось.
Я встретил девушку и поэта.
Один из них уже умер,
а другой был жив.
Поэт был из Перу,
а девушка была врачом.
Она принимала антибиотики.
Я никогда ее не забуду.
Она привела меня в темную церковь,
посвященную Марии.
Да здравсвуют лошади и свечи.
Поэт вернул мне мой дух,
который я утратил в молитве.
Он был великим человеком гражданской войны.
Он сказал, что его смерть в моих руках,
поскольку я следующий
буду объяснять слабость любви.
Поэт Сезар Валлехо,
что лежит у подножья своего чела.
Будь сейчас со мной, великий воин,
чья сила зависит от одних лишь
милостей женщины.






ПРЕВОСХОДНАЯ ЖЕНЩИНА



превосходная ночь
превосходная женщина
они поженились зимой
они расстались весной
она швырнула свое обручальное кольцо
в Озеро Решений
она продолжала
он продолжал
они встретились вновь
на юге Франции
она жила одна
но в великой красоте
он явился ей
жабой
она прогнала его
из XVIII века
он думает о ней все время
но зимой
сходит с ума
он бродит взад-вперед по комнате
распевая Хэнка Вильямса
полиция цепляет штрафные квитанции на его машину
люди убирающие снег
заваливают ее снегом
в конце концов ее уволакивают
на громадное белое поле
замерзших собак






СОБЫТИЕ



Событие меня захватило.
За окном пролетел голубь.
Девушка-китаянка улыбнулась.
Я поклялся ей в вечной любви.
Мы никогда с нею не поебемся.
Мы никогда с нею не поговорим.
Мы никогда с нею не встретимся.
Безграничный серый день
поддерживал всех своих тварей равно.






СОН



О мне приснился такой чудесный сон, сказала она.
Мне приснилось, что ты занимался любовью со мной.
Наконец-то, заметил я себе, дух
взял на себя хоть какую-то тяжелую работу.






МНЕ НРАВИТСЯ, КАК ТЫ ПРОТИВ МЕНЯ ВОССТАЛ



Мне нравится, как ты против меня восстал, когда тебе показалось, что я впал в молчание. Ты был так счастлив, что мне нечему тебя научить, и никто не говорит о моих подвигах. Все это зависело от твоего любопытного поверья, что сцена только одна, и ты ждал, чтобы моя пьеса закончилась, чувствуя, что сам уже набух и созрел для софитов. А я вот он опять, с известиями о еще одной свободе, именно когда твоя продается хорошо, а конкуренты под контролем. Может, тебе интересно узнать, что моя жена сказала мне наверху. На ней бикини винного цвета, она довольно привлекательна, знаешь ли, несмотря на чисто выбритую голову, а это была идея твоего Центрального Комитета. Она сказала: Леонард, всякий раз, когда ты выходишь из комнаты, к окну подлетает оранжевая птица.






РЯДОМ С СЫНОМ



Я лежал рядом со своим сыном.
Он уже не ребенок.
От его губ исходит сон.
Необычайно хорошая компания.




КОММЕНТАРИЙ -- РЯДОМ С СЫНОМ



Благослови союз твоих отца и матери.
Легко отбрось мякину моих мыслей.
И да восстань на моем мертвом теле.






ОНА ДАЛА МНЕ ПУЛЮ



Сразу после заката
волны подбирались к пальцам наших ног
моя жена сказала: У меня есть все чего я хочу
Я опустил взгляд на ее волосы
и она прижалась к моему плечу словно приклад
Ближе к горизонту
туман парил над водой явно изменяясь
в непреходящие силуэты уюта и суда божия
Я их собью, сказал я себе,
она дала мне пулю




КОММЕНТАРИЙ -- ОНА ДАЛА МНЕ ПУЛЮ



Пуля есть но смерти нет. Туман есть но смерти нет. Объятья есть но смерти нет. Закат есть но смерти нет. Есть гниль есть ненависть и амбиции но смерти нет. Нет смерти в этой книге а значит она лжет.






ХОРОШАЯ ДРАКА



Назвала бы она меня снова Мистером
Не поплыли бы мои яйца
Когда я расслабился в ванне
И мы оба посмотрели вниз и оба согласились
Что глупо быть мужчиной
Не говорите моей маме что я стал
Придатком взрослой женщины
Я сделан из нее я бесполезен ей
Я то что выдолблено красотой ее
Я очертания ее духов
Я перезвон ее вешалок
С которых она снимает одежду
Когда я укрепил и рассердил ее
Тончайшими оскорблениями что только мог придумать
И все равно она не пала
То понял я наверняка
Она -- труд середины моей жизни






ГОЛУБКА



Я видел, как спускается голубка, голубка с зеленой веточкой, детская такая голубка из бури и потопа. Она летела ко мне, как нисходил бы Дух Святой. Я двадцать пять лет просидел в кафе, поджидая это видение. Над великой дрязгой трепетала она. Я сдался железным законам моральной вселенной, превращающей в скуку смертную всё желанное. Не сдавайся, сказала голубка. Я прилетела свить гнездо у тебя в башмаке. Я хочу, чтобы шаг твой был легок.






РОЗА



Меня роза никогда не беспокоила. Некоторые только о ней и говорят. Вянет, цветет. Ее видят в видениях, ее имеют, по ней тоскуют. Чтобы беспокоиться о розе, нужно приложить совсем чуть-чуть усилий, но они никогда на многое не способны. Не думаю, что следует так поступать с цветком. Их все равно не существует. Да и сада нет. Поверьте мне, такие вещи только мешают. Я был с одним человеком, когда он действительно увидел розу. Он сказал, что в центре стояла его мама. Я пошел на войну с розой на знамени, но воевал не очень хорошо. Роза никогда меня не избегала. Самое естественное -- видеть, как она пылает в воздухе передо мной, словно маленькое пламя посреди листа бумаги, яркая дырочка с почерневшими краями. Иногда она парит у меня над плечом, будто красный зонтик. В самых важных местах у нее четыре зеленых листочка. Она утверждает, что строки эти -- благодаря ей. Очень скромное утверждение, но все равно мешает. Мне было даровано отмахнуться от власти розы. Меж щек ее по-прежнему таятся страхи. Всё это безвредные условности. Я обоняю аромат. Он даже наполнил мою машину на шоссе вдали от всяких клумб вообще. Я могу уколоться о шипы, если захочу так небрежно шевельнуть рукой. Всё это совершенно естественно. Иногда роза заполняет весь выход в дальнем конце тоннеля. Я никогда не позволяю ей облагородить мое приближение. Они постоянно мельтешат за окнами и другими отверстиями, притягива.ющими свет или желанье. Обычно их воспринимают по одной, и хотя лепестки могут волноваться, сердцевина всегда неподвижна. Я никогда не приветствую розу и никогда не прошу ее представлять собой идею женщины. Я нахожу, что это мешает. Повсюду я вижу мужчин, разговаривающих с розой. Их обычная речь от этого лучше не становится. Потом еще есть рана как роза. Это особенно тошнотворная концепция. Розовая рана. Лепестки из крови, а энергия из боли. Одна такая обитает у меня под белой рубашкой. Сейчас у меня в комнате три розы, а еще одна пытается утвердить меня своей сердцевиной. Вмешиваются сны. Не беспокойся отметать их в сторону. Все равно ты не поймешь, как это делается, а они, возможно, установят себя на полу у твоих ног в театральных позах смертных мук и пренебрежения.






ВОЗВРАТА НЕТ



Пусть оставил я Сад и пустился в дорогу
И в одежде мне тягостно пусть
Но Смотрителю не пожму я руку
Да и к Розе я не вернусь


О пороках Христа можно только мечтать
Слишком много Артюров Рембо развелось
Но не будет дороги мне в Рай никогда
Да и к Розе я не вернусь назло






МОНРЕАЛЬ



Опасайтесь того, что исходит из Монреаля, а особенно зимой. Это сила, разъедающая все человеческие институты. Она все снесет. Сама себя разгромит. Утвердит пустыню, в которой снова явится Яркость.
Мы все, кто принадлежит этому городу, никогда не покидали Церкви. Евреи тоже в Церкви -- так же, как и в снегу. Самыве буйные безбожники, радикалы, переметнувшиеся из Квебекской Партии, -- в Церкви. Каждый стиль Монреаля -- стиль Церкви. Сама зима -- в Церкви. Здание «Сан-Лайфа» -- в Церкви. Давным-давно Католическая Церковь стала камешком рядом со скалой, на которой основали Церковь. Церковь воспользовалась зимой, чтобы нас сломать, и теперь, когда мы сломлены, мы свергнем вашу гордыню. Гордыню Канады и гордыню Квебека, гордыню левых и гордыню правых, гордыню мускулов и гордыню сердца, безумная гордыня вашего особенного видения разбухнет и взорвется, поскольку все вы осмелились подумать об убийстве людей. Церковь презирает ваши крохотные труды смерти, и Церковь провозглашает: КАЖДЫЙ МУЖЧИНА, КАЖДАЯ ЖЕНЩИНА И КАЖДЫЙ РЕБЕНОК -- ПОД ЗАЩИТОЙ.






ФРАНЦУЗСКИЙ И АНГЛИЙСКИЙ



Я думаю, вы дураки, что говорите по-французски
Это язык, приглашающий разум
восставать против самого себя, приводя к воспаленным идеям
гротескным позам и теоретическому подходу
к обычным телесным функциям. Он возводит душу
в жалкое жречество, посвященное спасению
неудавшейся эрекции. Это язык
рака, поскольку аннексирует дух и
насаждает опухоли в каждой ячейке сот
Меж гнилых зубов фпанцузского выкармливаются
мелочнейшие представления о судьбе, и затасканнейшие
версии славы, и тоскливейшие догмы перемен
когда-либо загрязнявшие простоту человеческого действия
Французский -- карнавальное зеркало, в котором
утверждается идиот-брахицефал, и которое поощряет его
к сочинению манифеста уничтожения интермедии


Я думаю, что вы дураки, что говорите по-английски
Я знаю, о чем вы думаете, когда говорите по-английски
Вы думаете поросячьи английские мыслишки
стерилизованные свиньи языка, у которых нет гениталий
Вы -- пи-пи и ка-ка, и ничего больше
а следовательно влюбленные умирают во всех ваших песнях
Вам меня не одурачить, обоссанная вы колыбелька
куда в конце концов уложили баиньки Иисуса Христа
и даже кишкам Сатаны не под силу найти
достойного места повонять в ваших плоских ритмах
амбиции и заразы
Английский, я тебя знаю, тебя пугает слюна
все твои приключения -- стеклянные кирпичи социологии
ты -- немецкий с лицензией на отстрел


Я ненавижу вас, но не по-английски
Я вас люблю, но не по-французски
Я разговариваю с дьяволом, но не о вашем наказании
Я разговариваю с престолом, но не о вашем плане
Я стою на коленях меж ног луны
влекомый совершенным заиканьем
а вы осмеливаетесь вопрошать меня насчет
своих презренных судеб
бедные вы северные олухи
направившиеся к небесам с подпаленными ртами
Сдавайтесь сейчас же, сдавайте друг другу
свои милейшие бесполезные аспекты
и живите со мной в этом и других голосах
как арфы ветра, коими и назначено вам стать
Приидите и усните в материнском языке
и да пробудитесь вы девой
(О мертвосердые какашки конкретной речи)
пробудитесь вы девой
в суверенной державе всеобщей милости






О ЖЕНА НЕПРИКРЫТАЯ



О жена неприкрытая
О тело добычи моей
основа ожиданья моего
непрощаемая
и беспрестанно обольстительная
Какой-то свидетель тебя любит
когда ты ломишься
сквозь паутины моего спящего духа
Какой-то свидетель указывает на нашу постель
как на памятник романтике и песне
и созывает изумиться еще одну толпу
О соки и аромат
и негостеприимная теплота
О последние остатки достоинства
О тень хмурая ненависти любви угрызений
О ленты с траекториями
отменяющими расстояние
О провода лучи и цепи
Что за каналы напряженного воздуха
трепещущие по сигналу
Что за сплавы соринки в глазу и звездного света
Что за печальная бюрократия удачи
быть с тобой и только тобой
кое-как догребаясь до Судного Дня






ОКНО



Светловолосый мальчик в толстых очках только что заглянул мне в окно, или, скорее, посмотрел на мое окно, поскольку воспользовался им как зеркалом, в котором подтвердил свою прическу и выражение лица. Я боялся, что он заметит меня за своим отражением, но он бросил это занятие, не зная об эгоцентричном хозяине этой ввалившейся комнаты, и мне не пришлось столкнуться с ним в разгаре его тщеславия.






ТВОЯ СМЕРТЬ



Ты покойник
пишущий мне письмо
твои темные очки лежат рядом
на квадратном столе
на зеленом фетре
Ты пишешь тщательно
фразу за фразой
чтобы яснее донести смысл
Смысл того
что ты мертв
мертв от надежды
мертв от весны
мертв от мазка колибри
мертв от желанья
снова воссиять
в подробностях прошлого
И ты привязан к своей смерти
надеждой
надеждой выскользнуть
из-под своей смерти
и встать затем
и выставить свой шрам
на ладони
как приглашение к следующему испытанью
Ты проводишь ночь
с источником своей смерти
пытаясь восхвалить его
пытаясь продать его
пытаясь коснуться его
Твоя смерть меня устраивает
Она дала тебе
прекрасную голову что ты так хотел
лицо с хорошими чертами
и даже несмотря на то
что ты не можешь поселиться в этом черепе
я могу и поселюсь
и я благодарю тебя
за глубокий героизм
твоей бесполезной переписки






ХОДАТАЙСТВА



Слепой любит тебя глазами, глухой -- своею музыкой. Больница, поле боя, камера пыток служат тебе бесчисленными ходатайствами. В эту самую заурядную ночь, такую терпимую, такую обильную суровыми отвлечениями, коснись этих ничего не стоящих чернил, этого труда позора. Поставь меня в известность с великих высот своей красоты.






ВОССТАНИЕ



То было ужасное восстание
Я восстал против фразы
меж ее ног
Я наказал себя праздником
Я уложил призрака к себе в постель
и поймал семя своей ладонью
Ее зеленое хлопковое платье задрано
она сидела на моем лице всю ночь
Она дотащила меня до Иерусалима
и вышла за меня замуж снова и снова
а серебряная звезда Вифлеема
откашливалась и отплевывалась
просыпаясь, как курильщик
и сан вынудил меня возобновить
мою старую домашнюю беседу






ЦЕНА ЭТОЙ КНИГИ



Я возлагал на эту книгу большие надежды. К тому же, я был тощ. Думал, что смогу жить в одном месте и знать одну женщину. Сегодня утром я прошел сквозь звездный свет. Пробрался сквозь агнцев к косому бетонному полу. На мне был красный фартук, и у меня была женщина, которую я любил. Мне хотелось с нею покончить, но она никак не кончалась: моя жизнь в искусстве. Я поклялся своим глубочайшим здоровьем что-нибудь придумать. Работа вышла далеко за эту книгу. Теперь я это вижу. Мне стыдно просить твоих денег. Дело не в том, что ты не заплатила больше за меньшее. Заплатила. Платишь. Но мне нужно удерживать мои разные жизни порознь. Иначе меня раздавит, когда они объединятся, и я закончу свою жизнь в искусстве, чего ужас не позволит мне.






РОСИ



Роси налил мне стакан Курвуазье. Мы сидели в хижине на Горе Лысой летом 1977 года. Слушали сверчков.
-- Кон, сказал Роси, ты должен написать стих про сверчков.
-- Я уже написал стих про сверчков. Вот в этой хижине два года назад.
-- А-а.
Роси поджарил несколько ломтиков свинины на подсолнечном масле и сварил трехминутный суп с лапшой. Мы закончили бутылку курвуазье и открыли другую.
-- Да, Кон, ты должен написать стих о сверчках.
-- Это очень японская мысль, Роси.
-- Ну.
Мы еще немного послушили сверчков. Потом погасили свет, чтобы можно было открыть дверь и немного проветрить, не впуская внутрь мух.
-- Да. О сверчках.
-- Роси, как ты себе представляешь стихотворение о сверчках?
-- Ха ха. Ладно.


темная ночь (сказал Роси)
раздается песня сверчка
подружка сверчка слушает


-- Довольно неплохо, Роси.


-- темная ночь (снова начал Роси)
иду по тропинке
неожиданно песня сверчка раздается
где моя любимая?


-- Вот это мне не нравится.


-- сверчок! сверчок! (вскричал Роси)
ты моя возлюбленная
теперь я иду по тропинке один
но с тобою я не одинок


-- Нет, боюсь, что нет, Роси. Вот первое было хорошим.
Затем сверчки на некоторое время примолкли, и Роси разлил нам по стаканам Курвуазье. То была мирная ночь.
-- Да, Кон, произнес Роси очень тихо. Ты должен писать печальнее.






ЭТОТ БЕДНЯГА



Я сейчас ебу мертвых
не тебя с твоей грудью в огне
не тебя с блузкой, сброшенной на пол


Зачем ты звонишь в колокольчик в ночи
как будто мы живем в городе
как будто родился ребенок
как будто Таинство еще живо


Я сейчас ебу мертвых
Мне не нужно пытаться запеть
Мне не нужно считать до десяти


Зачем ты дала отрасти своим пальцам
Зачем носишь джинсы так округло
На веках твоих лежит снег. И белье
холодит особенно в кайме


Не жду парашюта
Не хочу отскребать луну
Попробуй умереть на животе
Я ебу мертвых сейчас






ПОСПЕШИ К ОБЕДУ



Поспеши к своему обеду. Поспеши к еде. Добормочи шаткую молитву, закончи свою кладку, свои золотые долги женщине рождающейся. Поспеши к ляжке на тарелке и облачному городу. Обопрись на свой круглый мир. Прерви заржавленный треп с невыебанной женщиной, с неубежденным другом, с бессчетными сомнительными вселенными, избегай дипломатии с ними. Поспеши к своему аппетиту. Поспеши к своему праву рождения, к ночи длинных ножей и смазки. Спеши, рабочий в царствах песни. Спеши, ангел, укрытый дух, менестрель моего набриолиненного паломничества. И поспеши назад, к теплой постели, где она спит, где темно, где она отвратила лицо, и вы встречаетесь в полусне, добрые друг к другу, как будто встретились впервые. Спи, прижавшись к ее спине, обвив рукою ее темный стан, подложив другую ей под грудь. Пока она не забьется во сне. Мухи гуляют тебе по лицу. Она не знает, как тебя пристроить поудобнее. И никогда не знала. Поспеши ко сну. Найди, как подняться наверх. Колокола прозвонили, правоверные дышат ладаном. В трещине деревянных ставней занялось утро. Поспеши к своей вытянувшейся наготе и легко коснись себя, как женщина когда-нибудь родится. Покачай коленями, работник ума, поспеши сквозь свой завет. Изобрети свою песню. Изобрети свою власть. Поспеши родиться в постели с ней рядом. Поспеши к рыболовному крючку. Поспеши к своей судьбе. Поспеши к своей пизде. Поспеши к своему видению Б-га. Время -- как стрела. Поспеши в банк. Поспеши к своим нерожденным детям. Поспеши к своему тощему телу и загару. А слизни потом запляшут, чистое ночное небо не высмеет тебя. Поспеши к своей дисциплине и своему льстивому режиму. Шевелись быстрее пятна, быстрее жира, быстрее разочарованного сердца. Поспеши к ореховому маслу и прохладному летнему питью. Поспеши к своему чуду. Поспеши к пустому желудку, к победе быстрой, к невыстроенному храму. Разбуди ее и поссорьтесь у себя в постели. Поешьте вместе в темноте. Схвати круглый мир и останови его борьбу, и впечатай рот свой в сожженную кожу. Я твой мертвый голос.




КОММЕНТАРИЙ -- ПОСПЕШИ К ОБЕДУ



Большое спасибо, что предал язык. Большое спасибо за спокойное дыхание разгромленного разума. Большое спасибо за ясное мышление в царствах утраты. Большое спасибо за то, что хранил спокойствие, пока потоп уносил мир прочь. Большое спасибо за то, что восстановил каждую деталь того, что было раньше.






МЕДЛЕННО Я НА НЕЙ ЖЕНИЛСЯ



Медленно я на ней женился
Медленно и горько женился на ее любви
Женился на ее теле
в ее скуке и радости
Медленно я пришел к ней
Медленно и обиженно к ее постели святой
Подошел к ее столу
голодный и привычный
подошел за едой
Медленно я женился на ней
Никем не освященный
без всяких благословений
во имя ничье
среди предупреждений
среди презренья
К ее аромату пришел я
ноздри раскрыв
Пришел к ее алчности
семя в ладони скопив
Много лет подходил я
Много лет отступал
Медленно я женился на ней
Медленно на колени встал
И теперь мы с ней ранены
глубокою раной одной
И никто нам не сделает больно
кроме Смерти самой
И во сне этой Смерти
ее губы я встречу
Вся ночь -- это сон
но поцелуй наш вечен
И медленно подхожу я к ней
Медленно сбрасываем мы
одежды наших сомнений
одежды мужа и жены






ПЕРЕДАЧА



получено от Надаба и Абиху, когда вскричали они единым голосом из всепожирающего пламени наказания
получено от царя Аи, когда свисал он с дерева, полностью охваченный реальностью своей огромной ошибки
получено снова и снова от кругов, выписываемых вороном Ноя
получено от бунта женщин в сердце Самсона
получено из высокого лба давидова великана
а сердце все равно не открывается
получено дважды от Амнона и Тамар, один прижат к другой, один раз как презренье, другой раз как желанье
получено от Соломона в стратегии его преклонных лет: поклонении женщинам
получено от первой невесты под фатой, которую не любил жених
получено непосредственно из сот улья
получено без языка в Машине Невежества
а сердце все равно не открывается
получено мне прямо на макушку от губ одиннадцатилетней женщины в темном хвойном аромате тридцать лет назад
получено сквозь кристалл моей первой детской метели
получено от того, кто уничтожил Письмо Соболезнований говоря: Тут нет утешенья, оно не нужно
а сердце все равно не открывается
получено от музыки в запястье моей мамы
получено от мерной палки Розенгартена, она не мечена, как гриф виолончели
получено от Хершорна, когда он покрывает голову и начинает жить без жены
получено от ягодиц моей темной спутницы, когда она танцует с моей головой перед другими мужчинами
а сердце все равно не открывается
получено и получено
пока мы не придем к сердцу, которому не нужно открываться
получено на шести языках дыма от кедровой гитары невесты танцора
получено от вечного дыма скрипок, башмаков и униформ
получено от лишнего света Иисуса Христа, проваливающегося в лишний мир боли новыми порядками: Будь себе врагом
получено от освященной земли похороненного поросенка
получено и получено
пока мы не придем к тому сердцу, которое свободно от того, чтоб открываться






КОНЕЦ МОЕЙ ЖИЗНИ В ИСКУССТВЕ



Это конец моей жизни в искусстве. Я, наконец, обрел женщину, которую искал. Сейчас лето. Лето, которого я ждал. Мы живем в роскошном номере на пятом этаже Шато-Мармон в Голливуде. Она прекрасна, как Лили Марлен. Она прекрасна, как Леди Гамильтон. Если не считать страха потерять ее, у меня нет жалоб. Меня не лишали полной меры красоты. По ночам и по утрам мы целуем друг друга. Пернатые пальмы вздымаются сквозь смог. Портьеры колышутся. Машины едут вдоль Сансета по нарисованным стрелкам, словам и строкам. Лучше всего даже не шептаться об этом совершенстве. Это конец моей жизни в искусстве. Я пью Красную Иглу, напиток, который я изобрел в Нидлзе, Калифорния: текила с клюквенным соком, лимоном и льдом. Полная мера. Меня не лишали полной меры. Это случилось, когда я приближался к своему сорок первому дню рождения. Красота и Любовь были дарованы мне в форме женщины. Она носит серебряные браслеты, по одному на каждом запястье. Я счастлив своей удаче. Если даже она уйдет, я скажу себе: меня не лишали полной меры красоты. Я сказал это себе в Холстоне, Аризона, в баре через дорогу от нашего мотеля, когда подумал, что на следующее утро она уйдет. Это пьяный базар. Это говорит Красная Игла. Слишком мягкий напиток. Мне страшно. Не знаю, почему. Вчера мне было так страшно, что я едва смог дать стакан Красной Иглы монаху на Горе Лысой. Мне страшно и я устал. Я старый человек с серебряным украшением. Такие неуклюжие движения не следует сопровождать крохотными серебряными колокольчиками. Должно быть, она плетет против меня заговоры в моей же постели. Ей хочется, чтобы я был Карло Понти. Черная горничная ворует у меня кредитные карточки. Надо поплавать одному в соснах. Надо взяться за себя потверже. Ох господи кожа ее так нежна и смугла. Я бы продал свои семейные могилы. Я для этого достаточно стар. Лучше еще выпить. Если б я смог написать ей песню, то удалось бы расплатиться за этот номер. Она видела людей в Афганистане, видела всадников, как она может здесь со мной оставаться? Это правда, я герой Сахары, но она не видела меня в песке и под огнем, овладевающим сфинкторами собственной трусости. И не могла занть, насколько прекрасны эти слова. Никто не мог. Она не могла постичь всей остроты бессмертия моей жизни в искусстве. Никто не может. Мое видение уличного движения по Сансет-Бульвару сквозь бетонные лилии балконных перил. Стол, климат, идеальные физические данные для сорокалетнего артиста, знаменитого, счастливого, перепуганного. Шесть утра. Шесть ноль пять. Минуты идут. Шесть десять. Женщины. Женщины и дети. Свет померк в Лос-Анжелесе, говорят, те киношные софиты, что горели здесь сначала, но вот этот вид на Сансет-Бульвар удовлетворителен во всех отношениях. Моя жизнь в искусстве закрывается. Моника спит. Весь мечущийся разум -- ее. Моя преданность начинает меня смущать. Скоро она должна от нее устать. Я от нее уже устал. Она беременна. Любовь наша сладка из-за этого. Ребенка она не хочет. Шесть двадцать. Красную Иглу мы пьем каждый вечер. Она мне рассказывает о мире педиков Сан-Франциско. Тяжесть ее красоты стала невыносима. Люди в винной лавке на самом деле таращатся и провожают ее взглядом, когда она проходит мимо со своими длинными волосами и жертвенным ребенком, ее одежда из комиссионки и заурядное лицо высмеивают всю подготовку к обольщению здесь, в самом сердце Голливуда, настолько зрела она в силах красоты и музыки, что пугает меня, который стал свидетелем конца своей жизни в искусстве. Шесть сорок. Я хочу снова лечь в постель и проникнуть в нее. Это единственное время, когда все хоть как-то приближается к миру. И еще когда она сидит на моем лице. Когда опускает себя на мой рот. Чувство такое, что настал Страшный Суд. Это пирамида на моей груди. Я хочу обменяться с ней кровью. Хочу ее рабства. Обещания ее хочу. Ее смерти. Хочу выплеснутой кислоты, чтобы настало избавленье. Хочу прекратить таращиться. Шесть пятьдесят. Я руина посреди Лос-Анжелеса. Надо снова начать курить. Снова и начну. Я хочу умереть у нее на руках и покинуть ее. Чтобы стать таким, нужно выкуривать по пачке в день. Когда мы были с ней в дороге, я всегда был готов отвезти ее в ближайший аэропорт и распрощаться, но сейчас мне хочется, чтобы она умерла без меня. Сегодня я снова начал делать гимнастику. Мне нужно немножко мускулов. Мне нужно, человек в зеркале шептал слова ободрения и мужества, когда я бреюсь, и снова рассказал мне о тех благородных, кто все это покорил.






ОПЯТЬ РОСИ



Я видел Роси сегодня рано утром. В его комнате было тепло и ароматно. Вскоре он уже свисал с ветки, держась одними зубами. Это меня рассмешило. Но смеяться мне не хотелось. Потом он стал играть на моей гитаре. Сверху он выглядел старым и усталым. Снизу он выглядел свежим и сильным. Уничтожь частное я, и появляется абсолют. Заговорил он со мною нежно. Я ждал отповеди. Ее не последовало. Я ждал, поскольку во всех остальных голосах отповедь есть -- кроме его. Он звякнул в колокольчик. Я поклонился и ушел.
Через несколько неприятных часов в зеркале я навестил его снова. Он опять висел на ветке. Испуганно он посмотрел вниз. Боялся упасть. Боялся умереть. Он зависел от ветки и от собственных зубов. Это его частное я. Это частный транс. Он поиграл на моей гитаре. Скопировал мои же аккорды. Изобрел кого-то, чтобы прервать его. Показал, как частный транс разбивается вопросом: Каков источник этого мира? Он попросил меня ответить. Голос его был спокоен и серьезен. Я так изголодался по его серьезности после ублюдочной фривольности и отчаяния часов в зеркале. Ответить я не смог. Трудно, сказал он и потянулся к колокольчику. Я поклонился и ушел.






КАК ПРОИЗНОСИТЬ ПОЭЗИЮ



Возьмем слово бабочка. Чтобы воспользоваться этим словом, не обязательно заставлять голос весить меньше унции или оснащать его маленькими пыльными крылышками. Не обязательно изобретать солнечный день или луг с нарциссами. Не обязательно быть влюбленным или любить бабочек. Слово бабочка -- не настоящая бабочка. Есть слово и есть бабочка. Если ты путаешь эти два предмета, то люди вправе смеяться над тобой. Не придавай слову такого большого значения. Ты что, пытаешься дать понять, что любишь бабочек совершеннее всех остальных или в самом деле понимаешь их природу? Слово бабочка -- просто данные. Это далеко не возможность для тебя порхать, взмывать, дружить с цветами, символизировать красоту и хрупкость, или каким бы то ни было образом изображать бабочку. Не действуй словами. Никогда не действуй словами. Никогда не пытайся оторваться от пола, когда говоришь о полетах. Никогда не закрывай глаза и не дергай резко головой в одну сторону, когда говоришь о смерти. Не клейся ко мне своим пылающим взором, когда говоришь о любви. Если хочешь произвести на меня впечатление, говоря о любви, засунь руку в карман или себе под платье и поиграй с собой. Если амбиции и жажда аплодисментов заставили тебя говорить о любви, то следует научиться этому, не позоря ни себя, ни материал.
Какого выражения требует эпоха? Эпоха не требует вообще никакого выражения. Мы видели фотографии безутешных азиатских матерей нас не интересует агония твоих твоих мятых и перепутанных органов. Тебе ничего не удастся отразить на лице, что могло бы соответствовать ужасу этого времени. И не пытайся. Ты лишь подставишься презрению тех, кто чувствует все глубоко. Мы видели кинохронику о людях в крайностях боли и разложения. Все знают, что кушаешь ты хорошо, и тебе даже платят за то, чтобы ты тут стоял. Ты играешь людям, пережившим катастрофу. Это должно тебя очень сильно утихомирить. Произноси слова, передавай данные, отойди в сторону. Все знают, что тебе больно. Ты не можешь сообщать публике все, что знаешь о любви, в каждой строчке любви, что произносишь. Сделай шаг в сторону, и они поймут, что ты знаешь , потому что они уже это знают. Тебе их нечему научить. Ты не прекраснее их. Не мудрее. Не ори на них. Не всовывай всухую. Это плохой секс. Если показываешь очертания своих гениталий, то давай, что обещаешь. И помни, что людям, на самом деле, не хочется акробата в постели. Ведь что нам нужно? Быть ближе к естественному мужчине, ближе к естественной женщине. Не делай вид, что ты любимый певец с огромной и верной аудиторией, которая следит за всеми взлетами и падениями твоей жизни вплоть до этого самого момента. Бомбы, огнеметы и прочее говно уничтожили не только деревья и деревни. Еще они уничтожили сцену. Ты что, думал, твоя профессия избежит всеобщей разрухи? Сцены больше нет. Софитов нет. Ты среди людей. Значит, будь скромнее. Произноси слова, сообщай данные, отступи в сторону. Будь сам по себе. Сиди в своей собственной комнате. Не выставляйся.
Это внутренний пейзаж. Оно внутри. Он приватен. Уважай приватность материала. Все эти кусочки были написаны в молчании. Мужество пьесы -- в том, чтобы их произнести. Дисциплина пьесы -- в том, чтобы их не нарушить. Пускай публика ощущает твою любовь к приватности, хоть никакой приватности и нет. Будь хорошим блядвом. Поэма -- не лозунг. Она не сможет тебя рекламировать. Она не продвинет твою репутацию к чувствительности. Ты -- не жеребец. Ты -- не дама-убийца. Вся эта срань про гангстеров любви. Ты изучаешь дисциплину. Не действуй словами. Слова умирают, когда ими действуешь, они вянут, и у нас не остается ничего, кроме амбиции.
Произноси слова с четкой точностью, как проверял бы список сданного в стирку белья. Не надо эмоций по поводу кружевной блузки. Не надо эрекций, когда говоришь трусики. Не стоит дрожать из-за полотенца. От простыней не должны слипаться глаза. Не нужно рыдать в носовой платок. Носки здесь не для того, чтобы напоминать о странных и дальних дорогах. Это всего лишь твое белье. Твоя одежда. Не подглядывай сквозь нее. Носи.
Поэма -- информация и только. Это Конституция внутренней страны. Если начнешь ее декламировать и раздувать благородными намерениями, то окажешься не лучше политиков, которых презираешь. Станешь просто неким типом, что машет флагом и дешевейшим образом взывает к какому-то эмоциональному патриотизму. Думай о словах как о науке, а не как об искусстве. Они -- отчет. Ты выступаешь перед собранием Клуба Исследователей Национального Географического Общества. Этим людям отлично известен риск скалолазания. Они чествуют тебя тем, что принимают это как данность. Если же начнешь тыкать их носом, это оскорбит их гостеприимство. Расскажи им лучше о высоте горы, о снаряжении, которое ты брал, побольше подробностей о поверхностях и о том, сколько времени ушло на их преодоление. Не понуждай публику к ахам и вздохам. Если ты достоин ахов и вздохов, то не из твоей оценки события, а из их. Это будет в статистике, а не в дрожи голоса, не во вспарывании воздуха руками. Это будет в данных и в спокойной организации твоего присутствия.
Избегай росчерков. Не бойся быть слабым. Не стыдись усталости. Ты хорошо выглядишь, когда устал. Ты выглядишь так, будто можешь тянуть вечно. Приди теперь в мои объятья. Ты -- образ моей красоты.




КОММЕНТАРИЙ -- КАК ПРОИЗНОСИТЬ ПОЭЗИЮ



Я хотел появиться еще раз на этих страницах только затем, чтобы попрощаться. Думал, что его следует оставить одного в этой, самой нежной стадии подготовке к свадьбе, когда мужчина спит, а женщина рождается. Думал, ему можно доверить поддержание равновесия. Нельзя. Для него это слишком спокойно. Обязательно надо распахнуть свою ебаную пасть Воскресной Школы. А мы должны сидеть и слушать, как выступает Хороший Парень, слушать эту старую осоловевшую Догму Пристойности. Грязь эта не должна остаться безнаказанной. Как смеет он призывать вдов Азии на свою сторону! Как смеет он нарушить свой обет молчания, чтобы читать лекции, во имя Народа, с засранного мраморного балкона своих непристойных культурных заблуждений! Ненавижу его за это. Он заплатит за такую религиозную рекламу. Сироп ее он будет таскать в своих яйцах. Проживет всю свою жизнь плюшевым медвежонком. Смерть Комиссарам Левым и Правым! Смерть Комиссарам таинства! Ненавижу его ебаное мурло, все такое серьезное от забот. Не пускайте его в хорошее кино, не давайте слушать ни одной веселой мелодии от Мюзик-Холла.никогда не давайте ему запеть снова. Пусть сидит снаружи вместе со своим смердящим трупаком образования, пока стриптизерка на маленькой позолоченной эстраде возбуждает каждого из нас.






ПОЛИТИКА ЭТОЙ КНИГИ



Много лет назад я сидел в этом саду, вот за этим самым столом, среди предков желтых маргариток, что окружают меня сейчас. Я был одурманен и счастлив тогда. Я писал из глубины моего солнечного удара. Хватит о прошлом. Сейчас утро в марте 1975-го.
Прибыли шмели. В дождевой канаве расшумелись птицы. Одна ниточкапаутины, неожиданно белая, отправилась порыбачить на солнышке. Какие-то бабочки хотят удобрить мой начищенный сапог. Кот затачивает гребень стены, прогуливаясь по нему туда, затем обратно, подправляет горизонталь.
Мне здесь уже недолго сидеть. Я ужасно спешу. Я еду в Иерусалим. Я еду со счастливыми израильскими солдатами и с королем Саудовской Аравии, чтоб опуститься на колени в том месте, что было нам обещано.
Пчела проникает в свисающий желтый цветок, как женщина надевает через голову платье -- вздрагивая, пробираясь все выше. Солнце карабкается на середину неба и останавливается. Полдень. Полуденные колокола громко звонят с башни собора. Полные лопаты звука сбрасываются в могилу нашей деятельности. Звук заполняет каждый уголок, каждую мысль. Прошлое затыкается. За слоем слой настоящее захватывает нас, хоронит нас в одном гигантском янтарном пресс-папье.
Не поеду я в Иерусалив в конечном итоге. Придется вам ехать в Иерусалим одним. Он ваш. Вам он был отдан ангелами культуры и времени. А я ехать не могу. И не могу ослабить вашего интереса к войне. Вам захочется «бросить вызов сфинкторам своей трусостипод песком и огнем». До свидания.
Я останусь здесь, за этим самым столом, в этом самом саду, где шмель, как бык, бросаетсмя в желтую трубу, а солнце оставляет вмятину на моих черных брюках, и моя жена повторяет, как заведенная: «Ты ощутил запах амброзии вселенной в моей маленькой щелочке?», и птицы, наконец, настраиваются.






ТЕБЯ ЗДЕСЬ БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО



Тебя здесь быть не должно
Ты не должен был меня искать
Это бедный район тишины
Это белый шум
брошенного невыключенного прибора
Это Плен


Тебе нужны детали
Тебе нужно название улицы
Тебя здесь быть не должно
во имя Б-га


Ты снова меня ждешь
Ждешь у входа
в Тоннель Любви
Но где же холодная речушка
Где же расписная лодка


Если бы только колибри
отпила твоего желанья
Если бы только зеленой листве
понадобилось твое томленье
Если бы только женщина заглядывала
тебе через плечо
в карту Изумрудного города


Кажется, тебя ничему не отвлечь
от этого странного мемориала
Ничему созданному или рожденному
не разлучить тебя
с вымыслом моего отсутствия


Все Мессии тут со мной
А тебя здесь быть не должно
Все Мессии согласны с тем
Что ты не должен был меня искать






ПОСЛЕДНЕЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ



Мне почти 90
Все кого я знал уже умерли
кроме Леонарда
До сих пор можно увидеть
как он ковыляет со своей любовью




КОММЕНТАРИЙ -- ПОСЛЕДНЕЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ



Я обследовал его смерть. Хотя она и нестойка, сомневаюсь, что мы обнаружим старого козла снова глодающим кружевные оборки разнообразных спасений. Я вульгарнее его, но никогда не претендовал на духовное упражнение. Более того, смерть его беспола, и ею нельзя воспользоваться в политике. В воздухе разливается какой-то дешевый сладкий запах, за который он несет некоторую ответственность. Клянусь полиции: я появлялся и появляюсь до сих пор как один из его голосов. В ничтожности этих страниц я вижу тень грядущей скромности. Смерть его принадлежит будущему. Я хорошо начитан. Меня хорошо обслуживают. Я удовлетворен и я уступаю. Да здравствует брак мужчин и женщин. Да здравствует единое сердце.








«РАЗЛИЧНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ»

(1984)






ТАНЕЦ ДО КОНЦА ЛЮБВИ(5)



Скрипкою пылающей к себе меня веди
Погрузи в отчаянье, оставшись впереди
Веткою оливы стань, голубкой позови
В танце до конца любви


Пусть уйдут свидетели, пусть нас оставит сон
Дай мне ощутить тебя, дай вспомнить Вавилон
Дай познать пределы те, что я всю жизнь ловил
В танце до конца любви


Танцем приведи меня к венчанью своему
К красоте и нежности -- и больше ни к чему
Над нашей страстью и под ней весь танец проживи --
Танец до конца любви


К детям неродившимся, что просятся на свет
Сквозь полог поцелуев -- в нем ни нити целой нет
Распахни покров свой, пусть укроет он наш след
В танце до конца любви


Скрипкою пылающей меня к себе веди
Погрузив в отчаянье, останься впереди
Рукою -- иль перчаткою -- мне душу оживи
В танце до конца любви






ЗАКОН



Ах, сколько раз ты взывала
Но я был легок как дым
Хоть я всех и оставил
Но путь мой не был прямым
Я вины не достоин
Ясно и дуракам --
Есть Закон и есть Длань -- и есть Рука


Волдырем вспухло сердце
Хоть славен герой
Если б братом был месяц
Ты бы стала сестрой
Я тебя буду помнить
Эта ноша горька
Есть Закон и есть Длань -- и есть Рука


Все дела слишком грязны
Коль зачаты с тоской
Не прошу я пощады
Тем паче -- людской
Ведь пощады не просят
Если вера крепка
Есть Закон и есть Длань -- и есть Рука


Я вины не достоин
Слишком честь велика
Есть Закон и есть Длань -- и есть Рука


Но вот я умолкаю
Бессильны стихи
Меня посадили
Не за пустяки
Вместе в Ангелом пал я
В Ад по древним кругам
Есть Закон и есть Длань -- и есть Рука






КАПИТАН



Меня к постели Капитан
Призвал и руку сжал:
«Возьми нашивки -- я тебе
Команду передал.»
«Команду? Но над кем? Ведь здесь
Остались я и вы:
Все к неприятелю ушли
Или давно мертвы.»


«Ты ныл с тех пор, как стали нас
И в гриву бить, и в хвост.
Если это -- не Распятье,
То явный Холокост.»
«Господь прости вас, что смогли
Такое отколоть
Там, где сердца горят углем,
Клубится дымом плоть.»


«Я знаю, ты страдал, малыш,
Но ты ведь -- мой солдат.
Тому, о чем ты так грустишь,
Убийца будет рад.»
«У вас в крови все руки, сэр,
И мне пора бежать.
Но, Капитан, скажите мне,
Где ж можно с честью встать?»


«А в бойне негде с честью встать,
Но если твою жизнь
За руку женщина возьмет,
То с нею становись.»
«Жену я бросил в Теннесси,
В Сайгоне -- двух сестер.
Я рисковал, но не затем,
Чтоб слушать этот вздор.»


«Коль ты не смог любви своей
Поддерживать накал,
То ты -- как раз тот человек,
Кто б здесь со мною встал.»
«Недолго вам уже стоять,
Не властен тут никто.
Но хоть на чьей мы стороне
Сражались, и за что?»


«Я с теми, кто против Небес --
Не выпадет им Семь.
Я среди тех, чьи Два Очка
Проигрывают всем.
Да, я читал Билль о Правах --
Он правду говорит.
Нигде здесь горше ноши нет,
А поэтому -- бери.»


Вот и умер Капитан мой --
Не от раны умер он.
Нашивки у меня на шее
Тлели серебром.






ЕСЛИ ТЫ ВЕЛИШЬ



Если ты велишь
Мне умолкнуть вновь
И настанет тишь
Как давным-давно
То умолкну я
Пока не разрешишь --
Молвят за меня
Если ты велишь


Если ты велишь
Истинно мне петь
С этих горних крыш
Я спою тебе --
С самых высших крыш
Лишь хвалам тебе звенеть
Если ты велишь
И дашь мне петь


Твоя воля будь --
Если выбор есть
Реки пусть текут
И ликует лес
Милость изольешь
На тех, чье просит сердце пить
Если ты велишь
Нас исцелить


Соединя
Нас всех одеть
В рубища огня
Всех своих детей
В рубищах огня
Нас не отразишь --
Пасть тьма должна
Если ты велишь
Если ты велишь








«Я -- ТВОЙ»

(1988)






КАЖДЫЙ ЗНАЕТ САМ(6)



Каждый знает все карты, что раздали
Каждый пальцы крестит и смотрит вниз
Каждый знает, что мы довоевались
Каждый знает: наши уже сдались
Каждый знает: был предрешен исход
Для нищих, и самый верный ход --
Клясть Небеса
Каждый знает сам


Каждый знает, что волны пляшут в трюме
Каждый знает, что капитан чушь нес
Каждый так надломлен, точно умер
Их отец или любимый пес
Каждый шепчет в рацию пару слов
Каждый хочет розу без шипов
И открыть Сезам
Каждый хочет сам


Каждый знает, что ты меня любишь
Каждый знает, что больше я ничей
Каждый знает, что ты была верна мне
Может, кроме пары-другой ночей
Каждый знает, что ты была скромна
Просто очень многим себя должна
Как по часам
Каждый знает сам


Каждый знает сам
Каждый знает сам
Все чудеса
Каждый знает сам


Каждый знает: надо решить, конечно
Каждый знает: выбор меж нами строг
Каждый знает, что можно жить и вечно
Стоит отыграть лишь пару строк
Каждый -- за себя, и каждый -- ловок
Старый негр Джо собирает хлопок
На бант в твоих волосах
И каждый знает сам


Каждый знает то, что Чума подходит
Каждый знает, что наша смерть скора
Каждый знает, что нагота влюбленных
Воссиять могла, увы, лишь вчера
Каждый знает, что сгнило все давно
Лишь счетчик ложа твоего все равно
Являет нам
Что каждый знает сам


Каждый знает, что ты в беду попала
Каждый изучил твой славный путь
От кровавого креста Голгофы
И до пляжей Малибу
Каждый знает, что ушли те дни
Но на Святое Сердце хоть разок взгляни
Бросая его псам
Ведь каждый знает сам






ВОЗЬМИ ЭТОТ ВАЛЬС(7)



В Вене есть десять маленьких женщин
Есть плечо -- в него плачется Смерть
Вестибюль с семью сотнями окон
Голубиных кладбищ круговерть
Там есть распотрошенное утро
Что развесил по залам Мороз
О, возьми этот вальс
Вальс, губу закусивший до слез


Я хочу тебя, о мое чудо
С увядшим журналом в руках
В нежных гротах лилейного устья
В не познавших любви уголках
В простынях, где луна разметалась
И в шагах по пескам странных стран
О, возьми этот вальс
Подхвати же надломленный стан


Тот вальс, тот вальс, тот вальс, тот вальс
Тлена и коньяка
Тень дыханья легка
Шлейф чуть колышет волна


Есть концертный зал в старой Вене
Где твой рот ценят с разных сторон
Там есть бар с тишиною повисшей
Синим блюзом он приговорен
Ах, но кто же тебя приглашает
Свежих слез держа пышный букет
О, возьми этот вальс
Этот вальс умирал много лет


На чердак, где играют детишки
Мы взойдем в дымке томного дня
Старой Венгрии звезды пастушьи
Вспыхнут там для тебя и меня
Ты к печали своей приковала
Всех ягнят и все лилии льда
О, возьми этот вальс
С его «Не разлюблю никогда!»


Я с тобой танцевать стану в Вене
Карнавальным нарядом -- река
Цепок как гиацинт мой в петлице
Как роса твоих бедер горька
Схороню свою душу в альбомах
В желтых снимках, в засохших цветках
И волнам твоей поступи вверю
Мою скрипку, и крест мой, и прах
И теченьем прекрасного танца
Увлечешь меня прямо на дно
Так возьми этот вальс
Как любовь, как любовь
Он твой. Больше нет ничего








«СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ»







СОУЧЕНИКУ



Я много о тебе думал.
И до сих пор много думаю.
Ты сидел тихо,
сцепив руки на коленях,
как школьник.
Тебе разрешили плакать,
поскольку ты был верен
своей печали.
Я видел тебя сегодня,
ты сидел точно так же,
с теми же слезами на щеках,
как будто не пошелохнулся
все эти годы --
голова точно так же раскалывается
от боли в правом глазу,
та же самая муха
пытается удобрить твои губы.
Старый друг, ты облажался
по всем статьям,
кроме лестницы любви.


Джемез-Спрингс, 1980






ИЗ ДНЕВНИКА



Я зажег палочку благовоний. Сел на подушечку, скрестив ноги, в полную позу лотоса. Больше часа думал о том, как ненавижу одну из моих бывших жен.
Было еще темно, когда я начал писать метафизическую песню под названием «Письмо к христианам», в которой сделал попытку преувеличить зрелость собственного религиозного опыта и обесценить религиозный опыт всех остальных, в особенности тех, кто претендует на возобновление духовной жизненной силы.
Несколько дней спустя у меня уже были четыре станцы по восемь строк каждая, где свидетельствовалось, что я воспринял Святого Духа, достиг глубокого просветления, очистил душу свою Вином Любви и «приспособил себя к милосердию Господа».
Я рассказал песню Энтони в тот день, когда мы зашли по колено в Эгейское море. Мы здорово посмеялись. Особенно он полюбил вот этот куплет:


А имитации любви Своей
Он дозволяет терпеливо и лелеет
пока ты не родишься вместе с Ним
однажды ночью безнадежной в Галилее
пока свою гордыню в Нем не потеряешь
пока не усомнишься в вере древней
пока ты рук своих не разбросаешь так
что гвозди римлян тебе станут не потребны


Через несколько минут Энтони выдал ответ:


Надеюсь, не во время оно
Ты встретишь Рыжую Блядищу Вавилона
Забудь Милость Господню
Наслаждайся исподним
Веселись вопреки всем Законам


Быстро это у него получается. На пляже было полно прекрасных молодых женщин, которых я желал единообразно с очень низкой интенсивностью. На скале я увидел новообращенную христианку, которая созерцала красоту Его Трудов, и поспешил известить ее, что меня коснулась Милость Господа. От моей песни она чуть не расплакалась. Она не знала, «что я познал Господа».


Гидра, 1983






КОГДА ДАЖЕ



Твои груди как.
Твои бедра и осанка.
Я никогда не думал.
Где-то должно быть.
Это возможно.
В лете ничего нет.
Даже в Весне.
Твои ноги так.
Жестоко.
Моя защита.
В лете определенно нет.
Твои.
И твоя.
Если б только.
Где-то должно.


Но.
И.
Достаточно.
Солдаты не.
Заключенные не.
Может, черепаха.
Может, иероглифы.
Песок.
Но в твоем холоде.
Если б я мог.
Если еще раз.
Нечаянно или жидкий.
Но.
А.


Иногда когда.
Несмотря даже.
Да, несмотря даже.
Говорят, страданья.
Говорят.
Ладно, давай тогда.
Давай.
Знак это.
Печать это.
Гарантия.
О, но.
О жестоко.
О блузка с.
Это то, что.
И почему не.


Но что они.
Что они.
Когда даже.
Когда даже тот.
Года будут.
Смерть будет.
А они не.
Даже если.
Даже если те.
Они никогда не.


О обманщица.
О обманчивые.
Обрати взор свой.
Склони своё.
Тому, кто.
Прогнил, как.
Кто не.
Кто никогда.
Но теперь твоя.
И твои.
И эти руки.
Что беззаконно.
Что слепо.
Если ты придешь.
Если найдешь.
То я.


Как все.
Как каждый.
Если только.
Если когда.
Даже хотя.
Даже если.
Не за.
Не для.
Но лишь.
Но каждым.


Если б я мог.
Когда.
То я.
Даже если.
Даже когда.
То я бы.


Нью-Йорк, 1982






ПАРИЖСКИЕ МОДЕЛИ



Модели переодевались
на следующий снимок.
Я увидел пол одной
и грудь другой.
Шарик приклеили лентой
к пальцу женщины,
и запустили
ветряную машину.
Платья ожили,
и великолепные случайности
волос и теней
оправили их серьезные лица.
Чудо шарика,
пасущегося на кончике пальца,
пока буря
уносила прочь их тела,
глубоко убеждало в своей реальности.
Наконец, принесли китайскую еду,
и модели начали разгуливать
в одних полотенцах
с бумажными тарелочками.
Все были счастливы тому,
что волшебство женщины
вновь удалось.
Они могли немного отдохнуть
на великой волне,
на самом гребне
уверенного и легкого аллюра.
Я тоже был счастлив.
Я чувствовал себя отмеченным особо --
тем, что попал на церемонию,
обычно ограниченную одними профессионалами.


Париж, 1987






УВИДЕВ СТИХИ КАБИРА НА ЕЕ ТРЮМО



Надушенное мыло
и чуть-чуть Кабира
еще сто тысяч
и чуть-чуть Кабира
Новый каменный дом, бассейн
ссоры, долги, и для лица, все для лица
а тут кабировы Качели Любви
и тут же его Квартира Смерти
Кабир, старый ты хвастун
ты всех их убаюкал


Рузильон, 1981






МОЯ ЧЕСТЬ



Моя честь в плохой форме.
Я ползаю у женских ног.
Она не уступает мне ни дюйма.
Для пятидесяти двух я выгляжу неплохо,
но пятьдесят два есть пятьдесят два.
Я даже не Мастер Дзэна.
Я -- этот мужчина в голубом летнем костюме.
Мой адвокат забрал у меня мой .32-й
и запер его в сейфе.
Я безоружен перед
ее высокомерием.
Когда мир тормозит,
она обращается ко мне за легкой победой.
Настанет день, и я восстану,
найду дорогу в аэропорт.
Восстану и скажу:
Я любил тебя лучше, чем ты меня,
и после этого умру надолго
в центре своей собственной смятенной организации,
и вспомню сегодняшний
день, когда я был этим остолопом в голубом летнем костюме,
который терпеть этого больше не мог.


Париж, 1987






МИР



Я очистился
Боюсь, теперь вам придется склоняться передо мной
Я не смогу дышать как надо
если мне не будут поклоняться
Вы думали я стану лучше
разве нет
Вот опять подступает
мир
руки мира смыкаются на моем горле
Поэтому я вас и отпускаю
поэтому я сижу тут
в халате
закатив глаза под самый череп


Гора Лысая, 1980






ГЛУБОКОЕ СЧАСТЬЕ



Глубокое счастье
схватило меня
Мои друзья-христиане говорят
что на меня сошел
Святой Дух
Это всего лишь истина уединения
Это лишь вырванная анемона
прицепившаяся к скале
обнажив свой корешок
ветру с моря
О друг моей записанной жизни
твое сердце -- как мое
твое одиночество
приведет тебя домой


Гидра, 1981






ДНИ ДОБРА



Греция -- хорошее место
чтобы смотреть на луну, не так ли
Можно читать при лунном свете
Можно читать на террасе
Можно увидеть лицо так
как видел его, когда был молод
Тогда свет был хорошим
масляные лампы и свечи
и такие маленькие огоньки
что плавали на пробке по оливковому маслу
Того, что любил я в своей старой жизни
я не забыл
Оно живет у меня в позвоночнике
Марианна и ребенок
Дни добра
Оно подступает из позвоночника
и проливается слезами
Я молюсь, чтобы память любви
жила и для них тоже
для драгоценных, которых я ниспроверг
ради ученья в мире


Гидра, 1985



1. Хотя ЛК никогда не был женат (только некоторое время помолвлен на актрисе Ребекке Де Морнэй), у него двое детей: сын Адам (род. 1972) и дочь Лорка (род. 1974).
2. Решительное вмешательство Пирсона на конференции Общего Рынка (фр.)
3. Написано в Монреале о жене друга ЛК Армана Валланкура. По воспоминаниям самого Коэна, она была очень красивой женщиной, но у них с мужем была «неуязвимая пара», поэтому поэт мог касаться ее тела только в мечтах -- «поскольку другой возможности не было», как вспоминал ЛК в интервью ВВС 8 июля 1994 года «В такую славу, кторую они делили между собой и проявляли, просто не вторгаешься.». «Хранительница Порта» -- статуя в гавани Монреаля, рядом с которой жила Сюзанна, а «чай и апельсины из Китая» -- чай марки «Constant Comment», в который добавляется измельченная апельсиновая кожура и которым Сюзанна угощала поэта, пригласив его как-то вечером к себе в студию в переоборудованном портовом складе -- «а в то время студии были... В общем слово такое не употреблялось». Сначала женского имени у песни не было, но Коэну хотелось написать песню о Монреале.
4. ЛК в своем интервью ВВС 8 июля 1994 года так вспоминает о создании этой песни: «Проблема с ней в том, что я забыл тот треугольник, который существовал в действительности. Мой ли он был -- разумеется, я всегда ощущал, что присутствует некий невидимый мужчина, соблазняющий женщину, которая сейчас со мной, -- так вот, были ли он инкарнированным или просто воображаемым, я не помню. У меня всегда было такое чувство, что либо я был такой фигурой по отношению к какой-то другой паре, или существовала такая фигура по отношению к моему собственному браку. Я не очень хорошо это помню, но чувство, что постоянно присутствует третья сторона, у меня всегда было -- иногда я сам, иногда другой мужчина, иногда другая женщина. Этой песней я никогда не был полностью удовлетворен. Дело не в том, что я противился импрессионистской манере письма, просто я никогда не чувствовал, что именно в этой песне я точно выразил стихами то, что было нужно. Я готов уступить какую-то часть тайне, но в глубине души я всегда чувствовал, что в этой песне остается что-то неясное. От некоторых образов в ней я очень счастлив, но большая часть... Мелодия, я думаю, хороша, и помню, как моя мама ее одобрила: я сыграл ее ей на кухне, и она, занимаясь чем-то другим, навострила уши и сказала: "А вот это хорошая мелодия..."» В 1995 году ЛК писал: «Меня беспокоило, что я заставляю слушателя совершать определенные прыжки воображения, и я до сих пор не знаю, вправе ли я был это делать.»
5. В 1995 году Коэн писал об этой песне: «Я бы поставил ее во главу списка собственных любимых песен. У этой песни -- десятки и десятки куплетов, которые я писал на протяжении многих лет. Обычно я переписываю песни подолгу, по многу лет иногда. Я продолжаю стараться раскрыть то, что пытаюсь сказать. Я знаю, что если остановлюсь слишком скоро, то дело закончится лозунгами.»
А в интервью радио CBS 26 августа 1995 года ЛК говорил: «Любопытно, как начинаются песни, поскольку в происхождении каждой есть какое-то зерно или семя, которое тебе кто-то передает, или мир тебе его вручает, и поэтому процесс написания песни так таинственен сам по себе. Вот эта появилась из того, что я где-то слышал или читал, или знал, что в лагерях смерти возле крематориев -- в определенных лагерях смерти, то есть -- заставляли играть струнный квартет, пока происходил весь этот ужас, и то были люди, кому этот ужас тоже предстоял. И они играли классическую музыку, пока их собратьев-заключенных убивали и сжигали. Поэтому вот эта музыка -- «Скрипкою пылающей к себе меня веди» -- означает, что там есть красота окончательного оформления жизни, конец этого существования и элемент страсти вот в этой консуммации. Но язык здесь -- тот же, каким мы пользуемся, сдаваясь своей возлюбленной, поэтому песня... Не имеет значения, будет ли кто-нибудь знать весь генезис этой песни, поскольку язык в ней -- из того же источника страсти, он сможет обнять любую страсть.»
6. В 1995 году ЛК писал об этой песне так: «Мне хотелось написать одну из таких песен крутого парня, такую салунную песню. Если присмотреться, то видно, что это парень где-то на дороге или в баре утверждает свои чувства, но эдак дружелюбно. Не так, когда кто-то плюет на твою могилу. А так, будто мы все вместе в этом замешаны — каждый знает сам.»

7. Основано на стихотворении Федерико Гарсиа Лорки «Pequeno Vals Vienes» («Маленький Венский Вальс», перевод А.Гелескула).
В интервью CBS 26 августа 1995 года ЛК говорил о Федерико Гарсиа Лорке и о создании этой песни так: «Не знаю, насколько [Лорка] помог мне найти собственный голос. Поскольку он казался таким экзотичным и далеким, он позволял мне красть или заимствовать многое из своего голоса. Как будто влюбляешься во что-то, и оно неминуемо оделит тебя определенной слепотой. Ты слеп к собственным несовершенствам и ограничениям. А это позволяет тебе рваться вперед по той тропе, которую хочешь себе избрать. Не думаю, что если влюбишься в какого-нибудь писателя, когда молод, это принесет много пользы. У Лорки же, когда я наткнулся на него, оказалось что-то ужасно знакомое, мне казалось, что так, как у него, всё в действительности и есть. перед тобой возникает пейзаж, в котором чувствуешь себя как дома, может быть, больше как дома, чем в чем бы то ни было другом, что смог придумать сам...
«Возьми этот вальс» была великим мгновением. Я написал ее вот в этом [монреальском] доме. На перевод ушло 150 часов — это не считая музыки. И мне кажется, я довольно верно выдержал такт, который он изобрел для этого маленького вальса. Сила его языка, когда я впервые с ним столкнулся, дала мне очень много мудрого, просто вскружила мне голову. И даже не вскружила, просто восхитила. Я имею в виду, что восторг был глубоким. Мы говорим об одном из величайших мастеров языка. Я это знаю, потому что даже по-английски это чувствуется. Вы ощущаете то силовое поле, которое этот человек проявляет. И вы можете в него вступить, и почувствовать, и намагнититься им.»